— Я так понимаю — праздничек блыснул? Ну что ж, пойдем в ямку, — до противного удачно ввернул он цитату из «Калины красной».

— Это ты, брат, радоваться не умеешь просто. Умеешь — радуйся, не умеешь — так сиди, — замечательный фильм, для любого почти случая в жизни можно правильные слова там найти.

— Радоваться я вполне умею. Только редко случается. Особенно, когда рядом появляешься ты, ходячий инкубатор головняков!

— Серёг, ты что скажешь? — отвернулся я от военного. Потому что он своей правдой и впрямь глаза колол.

— Я, наверное, Андрея подожду, и его вердикта. И тогда скажу что-нибудь, — с почти вернувшимся хладнокровием ответил Ланевский. — А ты когда у него спрашивал про «Подробнее» и «Например» — там о чём разговор был? У тебя когда лицо такое становится — во мне начинает горько плакать страховой агент.

— Красивый образ, живой, даже неожиданно от тебя. Но, в целом, правильно он начал. За кадром остались слова «фонящая дрянь», «торий» и «уран», — спокойно ответил я.

Лорд скованным, чуть судорожным движением извлёк из кармана оба камушка и положил на половик-циновку-скатерть подальше от нас, еды и напитков. А Головин сразил наповал, запрокинув голову, но вместо вполне ожидаемой витиеватой ругани выдав старую песню группы Smash: «О, Боже, дай мне сил / И терпенья одолжи / Против зависти и лжи». Красиво пел, проникновенно, от души.

Вопреки ожиданиям Головина, праздник продолжался. Принимающая сторона пела и плясала, водила хороводы у костров, иногда присылая делегатов чтоб выразить исключительное почтение и глубокую признательность за спасение Маленького Огня, Мотэ Мдого, нашему наземному столику. Перед Мсанжилэ образовалась приличная куча подарков — каждый считал долгом пространно выразить личное уважение старой ведьме. Как объяснил Илюха, бабка редко радовала односельчан выходом в люди, не каждый год. А так и не скажешь — для баобабовой затворницы Мать Куду выглядела вполне общительной и компанейской, даже сплясала что-то вместе со светившейся счастьем чёрной жемчужиной.

Через неё и Умку шаманка поведала о том, что дух горы Качвано Пэндо и вправду зол и силён, но моя северная магия наверняка одолеет его. Странно — в видении или сне мы вполне нормально понимали друг друга без переводчиков. И меня, а, главное, внутреннего скептика, не покидало чувство, что бабка недоговаривает, при том прилично. Но истории о том, сколько шамбала погибло или заболело после прогулок возле тёмной скалы, нагоняли тоску. Чего вот и вправду им было не найти какой-нибудь ма-а-ахонькой кимберлитовой трубочки? Без всяких уранов и ториев.

Лорд, отставив напитки, глядя на злого как чёрт Головина, рассказал, что те двое местных обмолвились об интересах к этому участку со стороны голландцев, французов, немцев и непременных англичан. И вскользь посоветовал подумать об этом. Трижды.

Под занавес банкета, когда Луна повисла, кажется, прямо над нашими головами, чёрная ведьма поднялась с циновки и, опираясь на Мотю, направилась к баобабу. От ближних костров как по волшебству сбежались те здоровяки, что держали щиты, и снова во мгновение ока организовали «крылечко». Судя по ним — они были, что называется, ни в одном глазу. Сурово у них тут, в Африке.

Поднявшись на третью ступеньку, старуха сообщила что-то торжественно — и на саванну снова навалилась тишина. В ней отчётливо было слышно, как призывали к порядку тех, кто не заметил или не обратил внимания на Мать Куду. Судя по звукам — в основном ногами. Через минуту тишь воцарилась практически полная. А бабка начала говорить, напевно, чуть покачиваясь.

— Пророчествует, — раздался из-за правого плеча тихий голос морпеха. За левым глубоко вздохнул Головин.

— О хорошем? — изобразил интерес я.

— О разном. Я, говорит, вижу, как днём, что Мотэ Мдого станет великой. Что испытания, выпавшие народу шамбала, закалили их, а с такой сильной шаманкой дела должны пойти на лад. Видит много белых людей, друзей Куду, что научат и помогут. С Родины Белого Волка, говорит, — переводил он. И хорошо, что не слышал внутреннего фаталиста, который орал: «бабка впишет нас в блудня-а-ак!».

— Вас зовёт семерых, пошли, — Умка чуть подтолкнул меня.

Я привычно вскинул на плечи дочь и взял под руку Надю. Слева Тёма приобнимал Бадму. Справа держались за руки Ланевские. И мы пошли к живому крыльцу.

Повинуясь жестам Мсанжилэ и подсказкам Моти, выстроились: женщины позади мужчин. Аню пришлось снять и поставить рядом с женой.

Бабка вытащила из-за пазухи тот самый памятный половник, засеребрившийся в лунном свете, держа его так, будто он был полным. И начала говорить. И вызывать нас по одному. Первым, удивив себя, наверное, повинуясь жесту сморщенного чёрного пальца вышел Артём. Шаманка окунула длинный ноготь в чашку половника и провела Головину горизонтальную линию над бровями. Вслед за ним, вернувшимся в строй с видом, деликатно говоря, глубочайшего изумления, шагнул Лорд, также получивший на лбу свой «минус». На подошедшего меня Мсанжилэ смотрела несколько секунд очень пристально. «Ща треснет» — предположил фаталист. Но не угадал. Опустив в чашу не один палец, а всю ладонь, ведьма провела ей мне по лицу, сверху вниз. Лицо легонько защипало, будто она мазнула уксусом, хотя ничем не пахло, да и вообще казалось, что в половнике было пусто.