Шрифт:
— Ранил! Во что хоть играете-то? — не удержался я от вопроса.
— Классы бронирования, Дим, — отозвался стальной приключенец, не переставая мять руль моего автомобиля. — Пулемёт твой Раджа теперь выдержит некоторое время, осколки тоже. На 7,62 и меньше даже внимания не обратит, будет ехать, как и ехал. Ты же помнишь, Коляну наладил встречу с Кириллом?
Да, было дело. Об их совместных каких-то делах в этой самой машине, но, кажется, лет двести назад мне начинал рассказывать Серёга возле Могилёвского аэропорта, но разговор не задался, потому что в кармане у меня лежало недрёманное ухо товарища Колоба, который, слава Богу, оказался вполне приличным мужиком.
— Так вот они развернулись на пару так, что туши свет! Открылись в Питере и Владике, широко известный в узких кругах бренд ультра-супер-премиум-вип, — довольно поведал Артём. — У них из скандинавов, европейцев и китайцев очереди на год вперёд. Толковый друган у тебя оказался.
Да уж, кипучую натуру Кола, сколько себя помню, удержать могла только необходимость срочного ремонта или обслуживания машины. Когда они с его отцом объявляли «парковый день» — половина гаражей приходила любоваться работой. Скамеечки возле ворот ставили, как в театре. В остальном же Колян был из тех, кого называют в лучшем случае разолбаем. Про таких, как он, пел Высоцкий: «меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел!». А вот гляди ж ты, что творится. Ну дай-то Боги.
По пути домой мы сидели на заднем диване с серым кардиналом. Он что-то дальнозорко рассматривал в смартфоне, потом давал какие-то команды и распоряжения, потом снова что-то смотрел и писал. Жуткая, изматывающая это работа — кардинальство такое. Врагу не пожелаешь.
— Васильич, здравствуй, родной! — весело сказал в это время в трубку своего телефона старший Головин. И я, кажется, догадывался, кому именно. — Поздравляю тебя! Как — с чем? Жилец твой беспокойный с отпуска прилетел.
Пару минут он молчал, только охая да посмеиваясь. Видимо, Василий Васильевич, начальник охраны нашего посёлка, откуда мы улетели прямиком под Читу, рассказывал о том, как сильно скучал по мне. В цветах и красках своего героического секретного прошлого. Внутренний фаталист, чуткая душа, тут же начал громко икать.
— Ну ладно, ладно, не кипятись так, кардиограмму испортишь! Он сейчас прямо к тебе едет, с друзьями. Нет, не на броне, и без хвоста тачанок и улюлюкующих абреков. Со мной он. С нами шеф и брат мой, Тёмка. Откуда? А-а-а, и молчит сидит, — Фёдор с одобрением покосился на брата, который выпрямился настолько горделиво, насколько позволяла командирская посадка за рулём. — Ну, раз в курсе — нашим проще. Давай, расчехляй зенитки, встречай, и гляди там, чтоб не пальнули в нас на радостях-то. Да шучу я, шучу!
В посёлок заехал только Раджа — остальные машины остались за территорией. Въезд на которую, кстати, опять перекрывали памятные бетонные блоки на тележке из швеллеров. Старший Головин вышел из машины, обнялся с Васильичем, как со старым другом, и мы поехали к дому — остальным он выходить не велел. Только пообещал, что «сам к нам заглянет старый, куда денется».
Дом, который я впервые видел в зимнюю пору, выглядел всё так же замечательно, разве что лужайка перед ним была белой, а не зелёной, и каштан стоял, зябко ёжась без листвы. Дверь открылась бесшумно, затхлостью, покинутостью и одиночеством не пахло — видать, и вправду проветривали. Сразу поставил чайник, а Тёму отправил разжигать огонь на заднем дворе в цепном казане — костровой чаше. Ну, раз он сверхсекретный и продуманный — пусть и дрова продумает, как найти в снегу.
На двор вышли уже с чашками, и одну взяли для него. Зря я надеялся, что он хоть немного устанет или отвлечётся — площадка была вычищена, а дрова лежали прямо в каком-то сварном не то стеллаже, не то шкафу под односкатной крышей, сухие до звона. Часть из них уже потрескивала в костре. Головин принял кружку крепкого чаю с благодарным кивком.
— Ты выдыхай давай. Тут сейчас спокойно и безопасно, как у Христа за пазухой. Шёл бы лучше нашим позвонил, мол, долетели, всё в порядке.
— Так там же связи не было? — удивился я.
— Так это когда было? — в тон мне отозвался приключенец. — Всё, шутки в сторону. Там теперь и мобильники ловят, и спутников над той Танзанией сроду столько не бывало, как сейчас. Так что звони, теперь что звук, что видео — полный хай-фай.
В Африке всё было хорошо — девчонки загорали, поглощая витамин Д в промышленных объёмах. Лорда в отеле не было — он пропадал возле горы, на что Мила робко посетовала. Я обещал поставить Ланевскому на вид. Вечером собирались на охоту на жирафа с шамбала, под присмотром Умки, Мутомбы и ещё каких-то крепких «военных пенсионеров, друзей Ильи, что заселились только сегодня, совсем недавно». Надя по видеосвязи делала мне незаметные знаки лицом, которые те «военные пенсионеры», надо полагать, и со спины видели прекрасно. Успокоил жену, сказав, что это правильные военные, приехали вовремя и бояться их не надо. Что встреча наша прошла хорошо, и что мы заехали домой с Головиными и Второвым. Успокоил ещё раз, уверив, что тут чисто и нет бардака. Антошка, пожив в пустом доме пару месяцев, устал готовить и убираться, поэтому съехал в общежитие, которое каким-то хитрым образом сам и выбил. Там явно было проще — Надя хохотала, рассказывая о негодовании сына, когда он устроил в пустом доме тусу. Народу набилось человек с полсотни, а наутро всех как ветром сдуло, и убираться им пришлось с Ваней и парой девчонок. Я тогда только усмехнулся — у меня была ровно такая же история в юности. И тогда со мной остались наводить порядок Кол с Доком. Так, наверное, впервые проверилась и успешно выдержала испытание наша дружба. Глядишь, и в этот раз что-то хорошее может получиться.
Надя велела вести себя хорошо, теплее одеваться и во всём слушаться Головиных. Я торжественно, при них же, это пообещал. Застрахованный-то я, может, был и хорошо, но споры с беременными вряд ли входили в те перечни рисков.
Когда на решётке уже сердито шипело вниз, на угли, мясо, пришёл Васильич. И утащил нас в дом, оставив смотреть за шашлыками парня, которого привёл с собой. Они с Тёмой молча хлопнули друг друга по ладоням, улыбнувшись. Случайных людей дома не было по-прежнему, и это было очень хорошо.