* пимокаты — шерстобит, валальщик валенок (пимов). Традиционное ремесло жителей Унженской области Костромского наместничества.

** жгонский язык — тайный язык ремесленников, изготавливавших валенки в деревнях и сёлах Костромской и Нижегородской губерний, использовался купцами и представителями криминальных сообществ.

*** келарь — монах, в обязанности которого входили заготовка и хранение продуктов питания, «заведующий хозяйством». (истор., церк.)

Надолго силы воли не хватило, конечно. Спустившись с широкой лестницы, я метнулся к раковине. Там была какая-то специальная система, по словам той агентши, что продавала нам этот дом: не то асмус, не то осмос, не то вообще космос — я тогда не вникал. Я тогда, честно признаться, вообще мало во что вникал, за пару дней совершив финансово-экономический рывок, который не то, что людям — странам-то не всем доступен. Рванул, деликатно говоря, из палеолита да прямо в постмодернизм…

Поэтому сперва я хлебал воду прямо из-под крана, как набегавшаяся собака, давясь и фыркая. Чуть пригасив ад внутри, рванул, как чеку, дверь Бормана. Он, кажется, спешки не одобрил и осуждающе вздохнул компрессором, или чего там есть в холодильниках? В общем, выразил своё немецкое «фи» на нашу родную непосредственность. Но необходимым снабдил. Нашлась там и банка варенья, маминого, чёрносмородинового, и пакет рогачёвской сгущёнки с красной завинчивающейся крышечкой. Которую я, правда, тут же и потерял, едва только закрыл единственный в кухне источник света — нутро Бормана.

После двух глотков сгущёнки пить захотелось сильнее, и под краном я заодно и умылся ещё разок. Подумал, взял чашку, свою любимую, литровую, нацедил воды в неё и уселся за стол, с краю, спиной к духовке, шерудя в банке варенья чайной ложкой на длинном черенке (дай Боги здоровья тому, кто такие выдумал).

Тёму я не увидел, а, скорее, почуял. Чуть более плотный мрак, чем весь остальной в тёмном доме зимней ночью без единого огня, спустился по лестнице бесшумнее кошки. И даже дверь холодильника открылась, не охнув, осветив диверсанта в оливковом исподнем. Я был совершенно уверен в том, что знал, с каким именно прищуром друг изучал полки и дверцу внутри.

— Сгуха есть. Будешь? — вполне мирно предложил я, не сделав нужной поправки на время суток и его общественно-опасную профдеформацию.

Стальной приключенец отлетел от холодильника, как гуттаперчевый, за полмгновения изменив и форму, и высоту, и место расположения. Захоти я пристрелить его — нипочём бы не попал. Глаза Тёмы полыхали жёлто-зелёным едва ли не над самым полом, а правая рука замерла под неожиданным углом.

— Я тебя убью когда-нибудь, Волков, — выдохнула почти плоская тень со светившимися глазами и опустила руку. В которой что-то было.

— Ага. Во жизнь тогда настанет — ни головняков, ни лютых непоняток. Рай натурально. Скорей бы уж, что ли, — вздохнул я фальшиво. И напомнил, — Сгуха, я говорю. Вот.

Тёма подошёл к столу, миновав стулья, что в темноте не то, что не виднелись, но даже и не угадывались, я сам по памяти пробирался, и то приложился разок мизинчиком правой ноги. Взял у меня из рук пакет и выдавил его в пасть. С его ладонями это было несложно. Он ими, пожалуй, всё, что до трёхлитровой банки включительно размером, выдавил бы. Я протянул ему кружку. Диверсант всосал всю воду, но вежливо дошёл до крана, налил свежей и поставил между нами на столе.

— Ты это… Может, какую шапочку из фольги будешь на ночь надевать? А то — то волки воют, то вот монахи кусачие теперь, — и он поёжился так, что это понятно было даже в полной темноте. На слух, наверное?

— Опять, что ли, всех накрыло? — с досадой отозвался из мрака я. Хотя, думаю, что его жёлто-зелёными, что моими жёлто-оранжевыми, мы видели примерно одинаково. Что днём, что ночью, что с закрытыми.

— Ну. Я сперва думал — сон как сон. Что я, в засадах не сидел, что ли? А потом как те двое трепаться стали внизу — враз смекнул.

— Чего? — уточнил я, втянув из сморщенного пакета остатки сгущёнки.

— Ну, что сон это левый какой-то, не мой. Смотри, не было у меня такого в биографии, чтоб я шёл на задание, а потом прямо там, на нём, обсуждал с коллегами детали. У нас так, кхм-м-м, не принято, скажем, — кашлянул он. Я спорить и не планировал. Да и логично было.

— Ты бы свет зажёг разве? А то сейчас, при таких раскладах, брат твой спустится. Как бы палить не начал вон оттуда сразу, на голоса, — указал я в темноте на место, где потолок сходился с лестничным маршем.