— Я не знаю в точности, что там за сырьё, сколько его, кому и для каких стратегий оно необходимо — и знать не хочу совершенно. Есть информация, что к земле проявляли деятельный интерес европейцы и китайские товарищи, — тут у ледяного Директора дрогнула бровь. — По сугубо примерным оценкам, стоимость той земли и того, что в ней, очень велика, — здесь едва заметно кивнул Второв.

Дотянувшись до фарфоровой чашки, украшенной какими-то красно-золотыми цветами, я глотнул чаю. В горле не то, что пересохло — оно, казалось, просто отнялось, всё целиком, от затылка изнутри до ключиц. Но, вроде бы, на речи это не отражалось. Шесть глаз смотрели на меня не моргая. Ещё два жгли правую щёку. И ещё четыре сверлили затылок. Паузу пора было закруглять.

— Несмотря на всю ту канитель, что творится вокруг меня последние полгода, я обычный русский человек, — осторожно, чтоб не звякнуть, поставил я чашку обратно на блюдце. Но глаз с неё не сводил, будто общался исключительно с посудой. — У меня семья, друзья. Скоро будет ещё один ребёнок. Мне нет ни малейшего дела до стратегических противостояний глобального масштаба. Потому что это не мой масштаб, и я к нему не стремлюсь.

Подняв с трудом взгляд от чашки, к которой его будто приварили, посмотрел в ледяные глаза товарища Директора.

— Но я родился и вырос в моей стране. В ней растут мои дети и живёт моя семья. Раньше говорили: «Партия сказала: 'Надо!» — комсомол ответил: «Есть!», — фельдмаршал и владыка позволили себе показать едва заметное удивление. А Второв начинал улыбаться.

— Считайте, что я — комсомол, и у меня — есть. Есть то, что нужно Родине. И я совершенно точно не стану ни продавать, ни сдавать в аренду или прочие концессии то, что нужно моей стране каким-то другим государствам и частным лицам. Я уверен, что у присутствующих здесь, тех, кто представляет и защищает интересы моей Родины, достаточно полномочий на то, чтобы принять это «есть» в дар от неравнодушного гражданина. И помочь мне сделать это правильно.

Второв едва не зааплодировал. Отец Ларион как-то незримо превратил только что чуть удивлённое лицо в доброе и понимающее.

— А храм там тебе для чего, Дима? — товарищ Директор тонких моментов явно не любил и оставлять за спиной не привык.

— Мой друг Сергей Ланевский, масштабный специалист по финансам и прочей экономике, обнаружил интересный прецедент. Европейские и заокеанские деятели по своей замороченной англоскасонской правовой системе очень сильно чтят прецеденты, даже идиотские. То покойников выкапывают, чтоб осудить и зарыть обратно, то майским жукам предписывают покинуть пределы сельхозугодий в недельный срок, — начал я, изо всех сил стараясь не сбиться. — Так вот там где-то в, я извиняюсь, анналах у них крупно написано: если на земельном участке стоит святилище одной из основных конфессий — это автоматически исключает возможность судебных претензий на него. То есть синтоисты, хао-хао, и прочие последователи Мулунгу могут грустно проходить мимо. Но поставь ты мечеть, синагогу или храм — всё, нет вопросов. Ну, то есть другие варианты остаются, но с правовой точки зрения все вопросы снимаются. Я решил, что лишним не будет.

— Не будет, верно, — кивнул своим мыслям Второв, глядя на фельдмаршала. — И пусть утрутся там за своей большой лужей! Патриот своей страны преподносит в дар Родине землю за кордоном, да ещё крестом православным защищённую — у кого когда такое было?

— Давно не случалось, согласен, — задумчиво поддержал его отец Ларион, глядя сквозь меня, как сквозь тюль.

— Только если возможно — я бы огласки лишней хотел избежать. Хотя, мне она нужна не больше, чем… — я обвёл глазами Триумвират.

— Ты — альтруист, Дима? — кажется, это третий раз, когда мне задавали этот вопрос. И я на всякий случай поднял указательный палец, отведя правую руку, и чуть качнул им Головину. Потому что помнил и знал, какое именно определение рвалось сейчас у него с языка. Но товарищ Директор продолжал смотреть выжидательно.

— Пока ещё случается, но уже, к счастью, реже, как говорит мой банкир, — покаянно кивнул я, вызвав почти человеческие улыбки на лицах сидевших напротив. — И если будет возможность поменяться — возражать не стану.

— Тебе мало твоей северной Бельгии? — насмешливо вскинул брови Александр Васильевич.

— Там климат для детей из средней полосы плохо подходит, — невозмутимо ответил я, удивляя себя самого. Видимо, просто нечем уже было бояться их, сжёг все нервы. — От клочка пустой землицы, без всяких стратегических начинок, да где-нибудь на самом краю Московской или там Тверской области не откажусь точно.

— А что ты там делать будешь? — с интересом уточнил священник.

— Цирк откроет и баню, — не выдержав, буркнул-таки Головин.

— Баню — это непременно, — поддержал его я. — С бани на Руси всегда строиться начинали. Построю домов на пару улиц, соберу друзей и людей хороших — и буду просто жить спокойно.

— Зарекалась… — начал было Тёма, но сзади из угла кашлянул со значением его старший брат. Стальной приключенец вжал голову в широченные плечи, будто ожидая подзатыльника, и развивать мысль не стал.

— Гриша, у тебя здесь карта найдётся? — спросил непонятно у кого товарищ Директор, продолжая примораживать меня к стулу ледяным взором.