— Что ты имел в виду, когда сказал, что слышал его разговор с его отцом? — спросил меня Павел.

— Я Воронеже слышал, как этот психопат говорил, что ненавидит всё советское. А теперь вот ещё и «Динамо».

— Да похеру! Чего он там ненавидит — я его порву на татами! — прорычал Паша.

— Он и раньше был дикий, потому что употреблял всякое. А теперь он ещё и осторожен, потому что знает, что мы знаем. — Я покачал головой. Меня медленно, но начало отпускать от нервного разговора.

— Значит, встретимся с ним ещё!

— И к этой встрече надо очень хорошо подготовиться. У нас будет шанс только на ковре, потому что от всех других бед его батя-посол отмажет без особых трудностей. — произнёс я.

* * *

Я вернулся на трибуны и, подойдя к Кузьмичу, который сидел рядом с Сергеичем, сказал:

— Товарищи тренера, я поехал в Ворон, тренироваться!

— А как же насмотренность, Саш? — спросил меня Кузьмич.

— Фёдор Кузьмич, Сергей Сергеевич, я, походу, уже насмотрелся. Я натренируюсь и гада этого достану на ковре! — решительно проговорил я.

— На ковре он очень опасен, — выдохнул Сергеич. — Дима на Чернозёмной-центральной в том году в тройку входил, а тут — секунды, и иппон с травмой.

— У меня всё есть, чтобы его уложить. Просто надо тренироваться больше и больше физики. Фёдор Кузьмич, вы же не против, если я параллельно другие утренние секции буду посещать без отрыва от наших с вами тренировок? — спросил я.

— Ну что с тобой сделаешь, я не против, — вздохнул он.

И попрощался с тренерами рукопожатием, а потом и с ребятами, кто был тут, я взял сумку и пошёл на выход.

На душе снова скребли кошки. Тварь вернулась меньше чем через месяц и уже совсем по-другому мыслит, но всё так же калечит людей.

После 13-го августа Саше Медведеву будет семнадцать, и я смогу вызваться к этому уроду на ковёр. Но полтора месяца на подготовку — это очень мало, даже если бы у меня была чудо-дрянь как у Сидорова — мало. Однако можно попробовать раскрутить метаболизм, чтобы я не помирал от трёх тренировок в день.

И тут в мой разум постучался вопрос: а почему Серёга Сидоров не выступает по другим видам, кроме дзюдо? Ну там — САМБО схоже, или какая-нибудь классика? А потому, дошло до меня, что уровень физики в других видах выше, и потому что в дзюдо он непревзойдённый мастер, пускай и с чёрной душой, а там его просто «сожрут». Хотя сам он использует приёмы американского рестлинга, где не получается переиграть техникой.

По прибытии в Ворон надо добавить тренировки не только с боксёрами, но и с греками и вольниками — как там их называют в эту эпоху? Классическая и вольная борьба, по-моему.

25 июня, суббота, выходной день который уже клонился к вечеру. И я топал в сторону автовокзала, хмуро созерцая виды этого чудесного города. Я шёл по улице Дзержинского, вокруг была зелень травы газонов и счастливые, улыбающиеся люди, а мимо меня тёк неспешный трафик разноцветного, отечественного автопрома. Завернув на Ленина, я подумал, что не стоит так себя накручивать, а просто надо больше тренироваться и подойти к решению задачи аннигиляции Сергея Сидорова как к чему-то обыденному. Мне почему-то показалось, что если он хотя бы единожды кого-нибудь не победит, то сломается, сожрёт себя сам, учитывая уровень его внутренней истерии. А значит, программа-максимум будет выполнена даже в случае, если он с кем-то на татами просто не сможет ничего сделать. Но лучше, конечно, наказать уродца.

Пока я шёл, я успокаивался. Не зря же говорят, что работающие мышцы выделяют антидепрессанты. И, пройдя всю Ленина, я вошёл в парк Пионеров, по центру которого разместилась Курская областная филармония.

Я замер. Впереди меня стоял синий холодильник на колёсах с надписью «Мороженое» и нарисованными снежинками. Над холодильником был квадратный зонт. За холодильником приветливо торговала девушка в белом, а к холодильнику уже стояла очередь из детей.

«О чём ты думаешь!» — укорил себя я. Там же сахар, а сахар вреден. Не так, как алкоголь, не так, как газированный алкоголь с сахаром, но вреден.

И в шутку я смирившись, что я безвольный сладкоежка, встал в очередь, рассматривая написанные на картоне ценники:

Молочное — 9 коп.

Эскимо — 22 коп.

Пломбир — 20 коп.

Ленинградское — 22 коп.

Лакомка — 28 коп. и возле него надпись «закончилось».

Эх, печаль-беда — может, я его и хотел… Но очередь шла бодро, и я успел подслушать, что рассказывает детям девушка о мороженом. Из собранных в наличии «Ленинградское» было с орешками, но в шоколаде — не люблю шоколад. А вот пломбир был без шоколада и в стаканчике, но без орехов. Вот так всегда, большой, но за пять, маленький — зато по три — вспомнилась мне шутка, как раз из этого времени.