Мелькнуло движение — она рефлекторно пригнулась. Чья-то рука вырвала прядь волос, пока она скользила под телегой, едва увернулась от копыт, выкатилась и проползла между чьих-то ног через холодные потроха, кости и слизь под лотками.

— Попалась, сука!

Рука схватила ее за лодыжку, ногти оставляли волнистые следы в рыбьей чешуе, пока Алекс тащили на свет. Это был один из головорезов Бостро, тот, что потел в треугольной шляпе, делавшей его похожим на неудавшегося пирата. Она вскочила, ударила его по щеке с болезненным хрустом, который, как она боялась, исходил от ее руки, а не его лица, а он схватил ее запястье и дернул. Она плюнула ему в глаза, заставила отшатнуться, пнула в пах и вынудив согнуться, и на удачу зашарила свободной рукой. Она не из тех, кто остается лежать, когда сбили с ног. Ее пальцы нашарили что-то, она взвизгнула, чем-то замахиваясь. Тяжелая кастрюля. Она ударила пирата по щеке со звуком, напоминающим колокол вечерней молитвы, сбила его дурацкую шляпу, извиваясь, наконец окончательно угомонила его, покупатели отпрыгнули, когда горячее масло разлилось повсюду. Алекс развернулась, к ее глазам прилипла мокрая прядь. Уставившиеся лица, указующие пальцы, фигуры, проталкивающиеся сквозь толпу к ней. Она вскочила на ближайший прилавок, доски подпрыгивали на козлах, когда она пинала щедроты океана, рыба билась, крабы хрустели, торговцы выкрикивали ругательства. Она вскочила на следующий прилавок, поскользнулась на огромной форели и сделала еще один отчаянный шаг, прежде чем рухнула на бок и растянулась в лавине моллюсков. Она с трудом поднялась, задыхаясь похромала в заваленный мусором переулок, где прошла около четырех шагов, прежде чем увидела тупик.

Она стояла там, согнувшись в ужасе, уставившись на глухую стену, руки беспомощно разжимались и сжимались. Очень медленно она повернулась

Бостро загородил вход в переулок, будто гора с кулаками-валунами и челюстью-утесом. Цыкал, сволочь: Тц-тц-тц.

К нему присоединился запыхавшийся головорез — тот, с улыбкой коричневых зубов. Ну, блядь, и зрелище. Если у тебя такая улыбка — чисти зубы, а если такие зубы — не улыбайся.

— Бостро! — Алекс выдавила лучшую улыбку, задыхаясь. Даже по ее меркам хреновая. — Не знала, что это ты.

Он протяжно вздохнул. Бостро годами собирал долги для Папы Колини и, наверное, слышал все уловки, ложь, отмазки и сопливые истории на свете. Эта его не впечатлила.

— Время вышло, Алекс, — сказал он. — Папа хочет свои деньги.

— Справедливо. — Она протянула туго набитый кошель. — Вот вся сумма.

Швырнув кошель Алекс рванула на прорыв, но они ждали. Бостро поймал кошель, а его друг с говнозубым ртом схватил Алекс за руку, крутанул и швырнул в стену. Голова ударилась о кирпич, и Алекс покатилась в мусор.

Бостро открыл кошель и оценил содержимое.

— Вот сюрприз. — Он вытряхнул кошель вниз, и на землю посыпалась грязь. — Твой кошель полон говна, как и ты.

«Пират» присоединился к компании с розовой полосой от сковороды на лице. — Осторожно, — проворчал он, выправляя шляпу в рыбьей слизи. — Она злая, когда загнана. Как голодная крыса.

Ее и не так обзывали.

— Послушайте, — хрипло начала она, поднимаясь и гадая, не сломано ли плечо, а потом, пытаясь его придержать, не сломана ли рука. — Я достану ему деньги! Я смогу!

— Как? — спросил Бостро.

Она вытащила из кармана тряпку и развернула с подобающим благоговением. — Се, перст святого Луция...

Головорез в шляпе выбил сверток из ее рук. — Мы отличим собачьи кости, ебанная мошенница.

— Послушайте, — она отступала, подняв потрепанные, пульсирующие, пропахшие рыбой руки, но быстро уперлась в стену, — мне просто нужно еще немного времени!

— Папа дал тебе время, — Бостро теснил ее назад. — Время кончилось.

— Это даже не мой долг! — взвизгнула Алекс. Правда, но не аргумент.

— Папа предупреждал не связываться, да? Но ты связалась. — Тоже правда, и очень даже аргумент.

— Я исправлюсь! — Голос звучал все тоньше. — Вы можете мне доверять!

— Не исправишь и не могу. Мы оба это знаем.

— Я пойду к другу!

— У тебя их нет.

— Я найду способ! Я всегда нахожу!

— Не нашла. Поэтому мы здесь. Держи ее.

Она вмазала Говнозубому кулаком здоровой руки, но тот даже не дрогнул. Он схватил ее за руку, пират — за другую, а она дрыгалась, вырывалась и орала о помощи, как монашка на грабеже. Могли бы и прикончить, но сдаваться она не привыкла...

Бостро въехал ей в живот.

Раздался глухой хлюп, будто конюх уронил мокрое седло, и вся ее ярость разом вышла. Глаза залились слезами, колени подкосились, и она повисла, хрипя и давясь рвотными спазмами. Теперь-то, пожалуй, лучше и остаться лежать.

Нет ничего романтичного в ударе под дых от мужика вдвое крупнее тебя. Особенно когда впереди только еще один такой же. Бостро обхватил ее горло лапищей, превратив хрип в бульканье, и достал щипцы.

Железные. Блестящие от частого использования.

Он не выглядел счастливым, но все равно сделал это.

— Выбирай, — прохрипел он. — Зубы или пальцы?

— Послушайте... — она захлебнулась слюной, чуть не проглотив язык. Сколько она тянула время? Неделю? Час? Теперь счет шел на секунды. — Послушайте...

— Выбирай, — рыкнул Бостро, поднеся щипцы так близко к ее лицу, что она скосила глаза, — или знаешь, заберу оба...

— Момент! — раздался резкий, властный голос. Все разом обернулись: Бостро, головорезы и даже Алекс, насколько позволяла полупережатая глотка.