Якоб кивнул направо, где под свинцовым небом маячил туманный контур далекого берега.

— Это... Королевство Неаполя.

Алекс поморщилась. — Все ясно.

— А это... — Он махнул на левый берег, скалистый и изрезанный, — было Троей, пока троянцы не отступили. Потом Булгарлендом, пока булгаров не вытеснили. Потом частью Венеции, пока венецианцам не надоело. Затем Княжеством Сербии, пока не пришла Долгая Чума.

— А сейчас?

— Осколки земли без законов и правителя. Испепелены войной, опустошены чумой, кишащий бандитами.

— Ну, а где не кишило пара бандитов? — Алекс облокотилась на перила, позволяя соленому ветру трепать волосы. Чайки кружили за кормой, будто морю неведомы земные проблемы. На море все лучше. — Четыре дня в плавании и ни намека на неприятности.

Якоб сузил глаза. — Именно когда нет признаков беды, нужно быть настороже.

— Но... это же ерунда, да? — Алекс фыркнула. — Люди любят такие фразы. Звучат умно, а смысла ноль.

Якоб нахмурился. Что еще оставалось делать?

— Да брось! — Алекс подумала ткнуть его плечом снова, но передумала. — Уже неделю никто не пытался нас убить. Чувствую, мы и правда доплывем до Трои.

Она почему-то не решалась произнести некоторые свои мысли вслух, потому наклонилась к нему, бормоча в уголке рта: — Мало того, что могу написать... Начинаю верить, что стану Императрицей.

Барон Рикард, конечно, услышал ее. Барон Рикард слышал все.

— Императрицей может стать любой, — язвительно заметил он, поглаживая набалдашник трости, — если повезет с родителями и короной. Но вот быть хорошей правительницей... Это вопрос. — В последние дни вампир выглядел моложе обычного. Трость он теперь носил, кажется, лишь ради того, чтобы ехидно ее разглядывать.

— Ну, я умею читать и писать. — Алекс оттолкнулась от перил и направилась к грот-мачте, выпятив подбородок, как учил вампир, будто торговала собственной шеей, выставляя ее напоказ. — Умею ходить. Прятать кинжал. Знаю историю древнего Карфагена, Венеции и Трои. И всегда могла распознать лжеца. Что еще нужно Императрице Востока?

— Базис освоен, — проворчала Вигга. Она лежала на палубе, упершись руками за спину, татуированные плечи обгорели на солнце, а взгляд был прикован к матросам, ловко карабкавшимся по снастям. — Смотри, как лазят. Интересно, так же проворно взобрались бы на меня?

— Это экипаж, — буркнул барон Рикард, — а не обеденное меню.

— Кто бы говорил! — Вигга фыркнула. — Половину этих парней ты уже искусал. Причем, как ты уговариваешь их даться на укус — загадка.

— Я слушаю, понимаю, сочувствую. Веду себя с изяществом и тактом. Поэтому ко мне тянутся, а не шарахаются, как от тебя.

— Ооо, ты бы удивился.

— Скорее ужаснулся. Удивляет, сколько мужчин добровольно ложатся в постель с оборотнем.

— Большинство готово трахнуть что угодно. Да и я не сразу рассказываю про оборотничество.

— А с чего начинаешь? — спросила Алекс.

Вигга медленно раздвинула ноги, демонстрируя слегка заляпанный промежок штанов.

— С этого, — сказала она.

— Святая Беатрикс... — пробормотал брат Диас, хотя Алекс заметила: он оторвался от письма, чтобы взглянуть на Виггу, и не спешил отводить глаза.

— Если и есть секрет... — Вигга, то ли забыв, то ли нет, что все еще сидит раздвинувшись, задумчиво продолжила, — никогда не стесняйся задавать вопрос. Не бойся ответа. Не плачь над отказом. И хватай обеими руками любой проблеск тепла, что удается вырвать из ледяной тьмы существования.

Алекс медленно кивнула.

— Только и всего, да?

Бальтазар лежал в темноте, прислушиваясь к скрипу корабельных переборок, и чувствовал подступающую тошноту.

Он не мог понять: вечное подташнивание это следствие попытки разорвать магические оковы, унижение от провала или банальная морская болезнь? Да и какая разница? Он ненавидел корабли. Презирал оковы. Гнушался хитрых кардиналов, младенцев-пап, угрюмых рыцарей, высокомерных вампиров и похотливых оборотней. Ненавидел кулаки принцесс. Презирал все.

Дверь скрипнула. С великой неохотой он повернулся. В проеме стояла Батист, смотревшая на него так, будто он был засорившимся сортиром.

Он, Бальтазар Шам Ивам Дракси, некогда именовавший себя Ужасом Дамьетты, а теперь объект такого презрения! Его жизнь превратилась в бесконечное, мучительное падение.

— О, — процедил он. — Это ты.

Она приподняла бровь. — Всегда приятно получить теплый прием.

— Полагаю, есть те, кого я желал бы видеть еще меньше. — Он снова уткнулся лицом в подушку. — Но имен не назову. — Хотя прогнать ее Бальтазар не решился. Он разрывался между желанием стенать в одиночестве и потребностью излить кому-то горечь. — Явно ты пришла поиздеваться над моими несчастьями.