Шрифт:
Причал, лодки. Маленькая весельная у конца. Алекс наклонилась к причальному столбу, дергая узлы.
— Санни? — зашипела в темноту. — Ты здесь? Санни!
— Впереди тебя. — Та уже сидела на носу, капюшон натянут.
— Так и знала. — Алекс влезла в лодку, схватила весла. Когда-то она помогала контрабандисту, хоть и плохо, но грести умела.
Крики и грохот стихли. Весла шлепали ритмично. Город исчез за спиной. Мимо проплыли темный склад, полузатопленные лачуги, леса по берегам. Зарево пожара сменилось рассветом на востоке.
— Мы сделали это, черт возьми! — Алекс захихикала, слезы смешивались со смехом. Весла дрожали в руках, но ей было плевать. — Ну, ты сделала. Я была просто багажом. — Она обернулась.
— Сделали, — буркнула Санни, но, судя по тени, радости не было. Она сжалась на носу, обхватив себя.
— Ты в порядке? — триумф Алекс быстро угас.
— Кажется, меня... — Санни скривилась, вдыхая. — Чуть-чуть... — Стиснула зубы, слабо застонав. — Лягнула та лошадь.
Глава 38
Перемены
— Черт побери эти чертовы сапоги! — Бальтазар подпрыгивал на одной ноге, стаскивая второй сапог, чтобы вытряхнуть песчинку. — Это не обувь, а орудие пыток!
— Говорит человек, которого никогда не пытали, — пробормотала Батист, перекатывая травинку между зубов.
— А тебя пытали, я полагаю?
— Да.
Обычно за ее историями следовали подробные байки. Но сейчас только тишина. Бальтазар, к своему ужасу, вынужден был додумывать детали сам.
— Это... — Ужасно. Мне так жаль. Слова замерли на губах. Разве она не его тюремщица? Злейший враг? Разве он не клялся отомстить за унижения? А теперь — симпатия! Его доброта разрывала его, разжигая гнев. — Черт побери эту чертову рубаху! — Он яростно почесал подмышки. — Хуже собственных вшей только вши покойников!
— Спутников не выбирают, — бросила Батист, намеренно жуя травинку.
— Кто-то, видимо, цветет в грязи, — огрызнулся он, — но я не создан спать в кустах, срать в канавы и жрать белок!
— Не нравится бельчатина? Сказал бы.
— Тысячу раз говорил!
— Мало. Все равно же ел.
Бальтазар стиснул зубы, с остатками беличьего мяса. Ел же, хоть и проклинал. Наблюдать за ее охотой было завораживающе: неподвижная, сосредоточенная, с искрящимися от дождя кудрями...
Он встряхнулся. Осознание, что без нее он бы умер от голода или бандитов, лишь подливало масла в огонь.
— Мы должны были добраться до камней.
— Можешь искать свой путь. Посмотрим, кто быстрее.
— Надо было свернуть налево!
— Тропа слишком людная. Привели бы прямиком в засаду. Здесь война.
— Да ты что! Сожженные деревни, трупы на поле боя... Как будто я этого не заметил, да. Если б свернули, уже были бы там!
Батист вынула травинку:
— Хватит цепляться за «единственный путь». Полжизни потратишь на панику, остальное — на возвраты. Знаешь свою проблему?
— В том, что я скован этой проклятой печатью... — он ядовито рыгнул, почесав ожог на запястье, — и моя жизнь это цепь унизительных отклонений от ненавистного маршрута?
— Боль оттого, что ты камень. Требуешь, чтобы мир гнулся, а сам объявляешь войну несогласным. — Она вдохнула воздух полной грудью. — Будь водой. Прими форму того, что есть, и используй, что плывет мимо.
Она ухмыльнулась, золотой зуб сверкнул, и на мгновение Бальтазар задумался: а что, если ее улыбку, которую он всегда принимал за насмешку, можно воспринять как игривый призыв? Что если все это время выбор толкования зависел лишь от него? И несмотря на вшей, голод и вполне оправданную ненависть к проклятой печати, он не смог сдержать ответной усмешки. Может, он уловил проблеск мира, где... можно видеть светлую сторону? Мира, где любая неудача это не катастрофа, а колкость не повод для мести. Мира, где можно отбросить тщеславие, педантичность и удушающее самолюбие, рискуя наравне с безумцами. Мира, где мужчина вроде него и женщина вроде...
— Чего? — она сузила глаза.
Он открыл рот, чтобы ответить.
— Стоять!
Они выскочили из кустов и выскользнули из-за деревьев, окружив со всех сторон. Солдаты с каменными лицами, натянутыми луками, копьями наготове. Возможно, Бальтазар заметил бы их раньше, не витай он в фантазиях о другой жизни. Возможно, Батист, не поощряй она его тщетные потуги. Но теперь было поздно. Она окинула солдат взглядом и видимо, поняв, что ни бой, ни бегство не сулят успеха, и одарив их победной улыбкой, медленно подняла руки.