Рыцари наперебой хрипло одобряли, принимая воинственные позы. Мать Винченца и три монаха, таскавшие за ней реликварии, кивали с боевым пылом.

Барон Рикард наклонился к Якобу:

— Битва нам не на руку.

— Нет, — согласился Якоб. Благосклонность графа Радосава и так висела на волоске. В битве он мог проиграть, умереть или увязнуть в кровавом тупике, став бесполезным. Даже победив, он занялся бы пленными, переговорами и самолюбованием. Якоб видел это сотни раз. Благие намерения гниют на кладбище поражений, но тонут и в трясине побед.

В битве их надежды найти принцессу Алексию умрут первыми.

— Мир был бы лучше для всех.

Барон усмехнулся:

— Знаменитый голубь мира Якоб из Торна вновь жаждет прекратить бойню.

Мать Винченца проповедовала обратное:

— Победа предрешена! Чистота вашего дела освящена архиепископом Изабеллой. Вы в ее молитвах в Соборе Рагузы — на рассвете, в полдень и на закате. — Монахи чертили круги на груди, перебирая реликвии и шепча имена святых.

Якоб сделал шаг вперед:

— Утешает, что завтрашние павшие получат отпущение грехов и войдут в рай с благословения Церкви.

Граф нахмурился:

— Ждете потерь?

Якоб уставился на долину: влажные склоны, козы, туман и мегалиты. Выждав паузу, чтобы слова обрели вес, он заговорил:

— Я знал многих могущественных мужей, ваше превосходительство. Императоров, королей. Сражался за одних, против других. Людей, менявших историю. Вроде вас. — Граф изображал скромность, но плохо. Рожденные в мире и роскоши жаждут одобрения воинов. Якоб на это и рассчитывал. — Беда любимых… или боящихся… правителей в том, что им не говорят горькой правды.

Граф окинул взглядом свиту:

— А ты скажешь?

— Я дал обет честности. Выбора нет.

— Говори! Приказываю!

— Битва это азарт. — Якоб вздохнул. Годы забрали силу, но придали вздоху мудрость. — Но сейчас… ваши шансы малы.

Лицо матери Винченцы потемнело, офицеры зароптали, но граф остановил их жестом:

— Почему?

— Я был в лазарете. Слышал, как солдаты говорят начистоту. Они верят в вас, но кампания затянулась. Припасов мало, ряды редеют от ран и болезней. Они хотят домой.

— У графини Йованки люди не свежее!

— В ее лагере порядок, — Якоб кивнул на шаткие палатки Радосава, затем на аккуратные ряды через долину. — Признак высокого боевого духа и полных складов.

Молодые рыцари зашептали о «трусости» — их излюбленном слове для здравого смысла. Но ветераны заворчали.

Мать Винченца фыркнула:

— Граф Радосав, вы — благочестивый сын Церкви, бесстрашный воин Папы! Графиня же в союзе с раскольниками и еретиками Востока! Ее нельзя терпеть!

— Мир навыворот, — пробормотал барон Рикард. — Священник рвется в бой, рыцарь — за мир.

Мать Винченца указала на монаха с позолоченным фонарем, где вместо свечи лежал сморщенный мозг:

— Реликвии Святых Василия и Григория с нами! Как можно сомневаться в победе?

— По моему опыту… — Якоб решил позаимствовать красноречие у Батист, — святые поддерживают тех, у кого численность, снаряжение и выгодная позиция.

Винченца сверкнула глазами:

— Возраст высосал вашу мудрость, Якоб из Торна!

— Бывали в Польше, мать Винченца? — вмешался Рикард.

— Какое отношение...

— Там готовят пельмени. Просто, но… божественно. — Барон не моргнув смотрел на нее.

— Пельмени… — священница опешила.

— Ваша вера напомнила мне часовню в поместье жены, — Рикард мягко увел ее в сторону. — Дверь, увитая жимолостью. Знаете ее аромат?

— Ваше превосходительство. — Якоб положил руку на плечо графа, другой обводя контуры долины. — Лагерь графини выше. Склон круче, ручей и камни замедлят атаку.

— Пустяки! — фыркнул офицер.

— Битвы решают пустяки, — вздохнул Радосав.

— Ветер против нас, — Якоб лизнул палец, подняв его. — Их стрелы полетят дальше.

— Ветер может измениться! — рявкнул другой.

— Это ваша стратегия? — взгляд Якоба заставил офицера смолкнуть.

— Но у меня есть вы! — воскликнул граф.

Якоб усмехнулся. Император Одон когда-то тоже верил, что один человек решает все.

— В юности я мечтал менять историю. Теперь знаю: чаша весов качнется не в ту сторону.

Граф потер челюсть:

— Люди устали. Ее позиции сильны. Погода и рельеф против…