Бальтазар упер руки в боки, уставился в небо и сквозь стиснутые зубы выдавил:

— Черт побери!

— Сержант... — Бальтазар прижался лицом к прутьям клетки. Он делал это так долго, что узор решетки, вероятно, навсегда отпечатался на его физиономии. Если он вообще когда-нибудь выберется.

— Сержант?.. — Голос дрожал между мольбой и раздражением, неожиданно обретя кокетливую нотку. — Минуточку внимания?

Тюремщик-бугай обернулся:

— Опять?

— Это недоразумение. Мы просто направлялись к мегалитам у Никшича...

— Вы друиды?

— Друиды? Нет. Друиды? Ха! Разве мы похожи на друидов?

Мужик пожал плечами:

— Друидство не во внешности, а в мыслях и вере.

— Ну... — Ответ оказался неожиданно проницательным. — В этом вы правы, но...

— Как и шпионаж.

— Шпионы? Нет. Шпионы? Мы? — Бальтазар залился нервным смехом. — Мы похожи на шпионов?

— Именно так и выглядел бы шпион, — сержант нашел слабость в аргументе, которую Бальтазар осознал, едва произнес слова.

— Я одно время была шпионкой, — вставила Батист.

Бальтазар уставился на нее. Она лежала на скамье в глубине камеры, шляпа на лице.

— Серьезно? — процедил он. — Сейчас?

— Во время кризиса престолонаследия в Саксонии. Но образ жизни не подошел. — Она сдвинула шляпу, хмурясь на паутину под потолком. — Одну личность поддерживать и то сложно.

Бальтазар и тюремщик молча переглянулись.

— Ну, она не врет, — пожал плечами бугай.

К счастью, дверь в подвал распахнулась, и вниз спустилась женщина. Маленькая, в сапфировом платье с эполетами и позолоченным нагрудником, золотые локоны убраны в жемчужную сетку. Вид генералиссимуса на свадьбе заклятого врага.

— Графиня Йованка! — тюремщик вскочил, вытянувшись. Бальтазар расцвел льстивой улыбкой. Наконец-то персона его уровня!

Графиня заглянула в клетку, будто разборчивый гурман, обнаруживший в пудинге отрезанный палец.

— И что у нас тут?

— Шпионы, полагаю. — Высокий, худой священник в головном уборе, почти касающемся потолка, сопровождал ее. Серебряное пятиспицевое колесо на груди указывало на высокий чин в Церкви Востока.

— Шпионы? Нет-нет, — Бальтазар, обреченный на бесконечное повторение диалога, затараторил. — Простые путники, направлялись к камням у Никшича...

— Вы не похожи на друида, — сказала графиня.

— Друид? Нет-нет-нет. — Его смешок угас в одиночестве. — Хотя... — Боже, что я несу? — Друидство не во внешности, а в мыслях... — Недели голода и унижений явно лишили его связной речи. — Но это, конечно, несущественно...

— Спасительница храни, — вздохнула Батист.

— Я дальше от друида, чем возможно! — пафосно заявил Бальтазар, пытаясь спасти лицо.

— Тогда зачем камни? — Священник сузил глаза, напомнив Бальтазару присяжных на его процессе. — Вы маг?

— Маг? — Бальтазар прикусил язык. Месяцы его таланты игнорировали, а теперь, когда наконец признали, приходилось отнекиваться. — Ха! Нет. Маг? Вовсе нет. Я — Бальтазар Шам Ивам Дракси, скромный... человек. Просто недоразумение...

— Значит, вас пригласили в мои владения? — Графиня приподняла брови, алые губы округлились. — Уверена, я бы помнила, как подписывала пропуск на столь длинное имя.

— Гм... возможно, признаю, не совсем приглашенные... — прочистил горло Бальтазар.

— Не совсем? Или вообще нет?

— Ну, не приглашенные...

— Так чье это недоразумение?

Как и многое за последние полгода после осуждения, ситуация развивалась не по плану Бальтазара.

— Боюсь... мы начали с неверной ноги...

— Возможно, вы перепутали, на какой ноге стоите?

— Вполне возможно! — Боже, он переминался с ноги на ногу? Его смешок стал невыносимым. — Я здесь из-за непредвиденных обстоятельств: нападение на море, вынужденный заход в Венецию, инцидент с домом иллюзиониста...

— Но вы же не маг?

— Я? Нет. Маг? Ха! Мы должны были уже вернуться из Трои...

— Трои? — Священник нахмурился, напоминая Бальтазару судью. — Какие дела у вас в Трое?

— Ну... э-э... — Бальтазар вытер пот со лба. — Может... начать сначала?

— Так! — Батист подошла, прекращая его мучения. — Это нынче графини? — Она презрительно окинула Йованку взглядом, приподняв шляпу скованными руками. — Теперь коронуют любую дрянь.

Облегчение Бальтазара сменилось ужасом. Его вдох свистнул в носу.