Черепанов хмыкнул.

— Я первым Васин портрет из газеты на стену повесил, — заявил он. — Твой двоечник повторил за мной.

— А у меня тут Васе в любви признаются! — прокричала из-за шкафа Лукина. — Какая-то Варвара Мосина из деревни Шмаковка. Говорит, что влюбилась в нашего Василия с первого взгляда. Как только увидела его портрет в газете. В гости его к себе зовёт. Даже фотографию свою прислала. Хотите посмотреть?

— Конечно! — воскликнул Алексей.

Иришка скрипнула пружинами кровати, пришла на мою часть комнаты. Показала сперва мне, а затем Черепанову и Наде чуть помятую фотографию большеглазой девицы.

— Вот это и есть Варвара Мосина из деревни Шмаковка, — сообщила она.

— Нууу… — неуверенно протянул Алексей.

— Глаза у неё красивые, — сообщила Надя.

Черепанов кивнул и согласился:

— Да, глаза ничего.

Иришка усмехнулась, положила фотографию девицы на стол.

Повернулась ко мне и спросила:

— Вася, ты напишешь ей ответ?

Я кивнул и сказал:

— Разумеется. Только не я, а вы. В одиночку я не справлюсь. Всем ответим, даже этой Варваре. Вы же мне поможете?

Степанова и Черепанов переглянулись.

— Конечно, — сказал Алексей.

— Да, — ответила Надя. — Разумеется, поможем.

— Чур я этой Варьке напишу! — воскликнула Иришка.

Письма мы писали за столом в гостиной. Точнее, писали Лёша, Надя и Иришка. Я прохаживался по скрипучим половицам между телевизором и аквариумом. Потирал подбородок. Подсказывал: кому, кто и что должен ответить.

Вечером я снова прокатился в трамвае по городу: посетил улицу Октябрьскую.

Результатом моей поездки стал очередной «плюс» на тетрадном листке с портретом Ильи Муромца.

В среду утром меня в школе около гардероба встретила Лена Зосимова. Она решительно подошла ко мне, пристально взглянула на Иришку — Лукина сообщила мне, что сама дойдёт до кабинета. Зосимова выждала, пока моя двоюродная сестра окажется около ведущей на второй этаж лестницы. Лена поправила на моей груди комсомольский значок.

Она посмотрела мне в глаза и строгим тоном спросила:

— Василий, что это история с неким конкурсом красоты? Кто его придумал и зачем? Почему не посоветовались со мной или с Клавдией Ивановной?

Я пожал плечами.

— Это моя инициатива. Конкурс шуточный. Думал: в субботу на репетиции тебе о нём расскажу.

Зосимова покачала головой — в настенном зеркале я увидел, как покачнулись заплетённые в косу Ленины волосы.

— Не нужно никаких конкурсов, Василий, — сказала комсорг школы. — Все конкурсы и праздничные мероприятия уже придуманы и согласованы. Всё. Никаких изменений быть не может. Тем более…

Она взглянула поверх моего плеча и продолжила на полтона тише:

— … Тем более, конкурс красоты среди учителей. Василий, за такую инициативу нас точно по голове не погладят. Поверь мне. Я с партийными и комсомольскими нормами знакома не понаслышке.

Она прикоснулась к моему плечу.

— Никаких несогласованных конкурсов, Вася. Забудь об этой своей инициативе. Забудь!

Зосимова устало вздохнула.

Она взмахнула ресницами и спросила:

— Вася, ты меня понял? Никакого конкурса красоты. Даже не говори о нём вслух.

Я пожал плечами и ответил:

— Я тебя понял, Лена. Не волнуйся.

Сегодня на уроке физики я снова подумал о гейдельбергской клинике. Сообразил, что не вспоминал о ней уже как минимум неделю. Отметил, что будущее теперь казалось мне будто бы давними воспоминаниями. Моей новой реальностью стали СССР тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, город Кировозаводск, квартира Лукиных и сорок восьмая школа.

«Эмма, какая погода сегодня будет в Гейдельберге?» — спросил я.

«Господин Шульц, по прогнозам синоптиков, девятого февраля две тысячи двадцать шестого года температура воздуха в городе Гейдельберг поднимется до отметки тринадцать градусов по шкале Цельсия…»

«А у нас здесь минус пять и снова шёл снег. Красота».

Я посмотрел на часы.

Отметил:

«Лидия Николаевна уже приехала в Новосибирск. Эмма, посмотри, пожалуйста, какая температура воздуха была в Новосибирске девятого февраля тысяча девятьсот шестьдесят шестого года».

«Господин Шульц, в указанную вами дату в городе Новосибирск была зафиксирована минимальная температура воздуха минус тридцать два градуса по шкале Цельсия, а максимальная — минус двадцать шесть градусов…»