Бах!

Пуля пробила запястье и застряла в деревянном ложе обреза. Оружие выпало. Он рухнул на спину, завыл, зажимая обе руки.

Я прыгнул к нему, ударом ботинка откинул обрез в сторону. Навёл пистолет прямо в лицо. Пусть смотрит прямо в черноту дула и соображает.

— Говори, сука. Где она? Где Груня?

Он стонал, плевался кровью. Жив, тварь. Значит, всё мне скажет.

Я прижал ствол пистолета к его лбу. Вдавил так, что он явно прочувствовал — не просто так скрипел зубами.

— Если не скажешь — не доживёшь до утра.

Он понял. И, судя по выражению глаз — поверил. Поверил, потому что я не блефовал. Потому что…

И тут я рассмотрел его лицо. И узнал его. Твою мать, ну кто бы сомневался!

Это был он. Беспалый. Тот самый урка, которого я видел возле горящего дома Марфы Петровны.

Память выдала мгновенно: тогда он стоял в толпе, делая вид, что просто пришёл поглазеть, да и пришёл-то, мол, поздно, уже всё было в дыму и ничего не видно. И смотрел… глаза у таких не меняются — ни на воле, ни на пожарище. Да он и не помогал тушить.

Я сильнее вдавил ствол в его лоб. Чувствовал под кожей твердь кости.

— Говори, сука! — рявкнул я.

Иван Беспалый скривился, стиснул зубы. Даже в тусклом ночном свете было видно, как на его скулах играют желваки.

— Ты её не найдёшь, мент, — хрипло выдохнул он.

— Ну всё, — сказал я. — Хана тебе. Пристрелю, как бешеного пса.

Я не играл в тонкие допросы. Времени на это не было. Либо он скажет сейчас — либо останется тут навсегда. Я оторвал макарова от лба и направил ему в живот, пускай не надеется на скорую смерть. Но страха в его глазах и не было. Лишь глухая, чёрная ярость.

— Я и так не жилец, — прохрипел он, слабеющим голосом, но с ноткой торжества, будто переиграл меня.

Я на секунду замер, потом склонился ближе:

— Скажешь всё — вызову скорую. Попробуют спасти. Жить будешь, хоть и не на воле. Выбирай.

Он коротко усмехнулся, без радости.

— Ты не понимаешь, мент, — сипло проговорил урка. — Они меня везде достанут. Лучше сразу убей.

— Ничего у тебя не выйдет, думаешь так просто от меня отделаться? Хрен тебе, — процедил я. — Подлатают, очнёшься — и я тебя каждый день допрашивать буду, с пристрастием. Пока не расскажешь все.

В глубине души я уже понимал: выбить что-то из него будет тяжело, он готов умереть, это видно по взгляду, по голосу. А ведь у меня есть только сейчас, никакого потом — времени почти не оставалось, ведь Беспалый истекал кровью. Даже в темноте было видно, как по простреленным рукам тонкими струйками, будто ручьями, сочится кровь. Не останавливается, а будто бы наоборот — течёт все сильнее и сильнее.

Почему?

— Не выйдет, мент…. Я почти труп… — усмехнулся он, задыхаясь — будто уловил мой немой вопрос. — Кровь у меня не сворачивается…

Гемофилия.

Мелькнуло, будто ток ударил. Редкая штука. И смертельная при таких ранениях. Я сделал шаг было к калитке — рвануть к соседям, вызывать «скорую», но тут же остановился. Пока найду телефон, пока кто-то дозвонится, пока врачи приедут — будет поздно. Он умрёт раньше. Перевязать его подручными материалами? Можно попробовать, но… Но нет. Это просто не поможет. Оставалась одна возможность — дожать его здесь и сейчас.

Я наклонился, схватил его за руку и вдавил палец в перебитую кисть. Он вздрогнул всем телом, хрипло застонал.

— Лиза! Жива?! — закричал я ему прямо в ухо. — Говори, тварь! Будет еще больнее…

Он содрогнулся, напрягся. Из его пересохших губ вырвалось:

— Да… жива…

Слова были едва слышными. Больше похожими на стон или выдох, чем на ответ.

Я уже открыл рот, чтобы задать следующий вопрос — где она? — но Беспалый вдруг размяк, всё напряжение в его теле ушло, глаза закатились.

Я схватил его за грудки и тряхнул, пару раз ударил по щекам.

— Очнись! Не вздумай сдохнуть, гад!

Но всё было бесполезно. Приложил руку к шее. Пульс под пальцами на артерии еле угадывался. Слабый, рваный.

Через минуту Беспалый был мёртв. Отправился в ад. А вместе с ним уходил последний шанс быстро найти Лизу. Но главное, теперь я знаю, что она жива… Жива!

Я выпрямился, медленно вытер ладони носовым платком, тот вмиг пропитался насквозь чужой кровью. Платок я скрутил в комок и швырнул в пыль под крыльцом. Сомнений не оставалось: Ивана Беспалого послали за мной. Груня была лишь приманкой, наживкой для тех, кто хотел меня убрать. И хоть ублюдку не удалось исполнить приказ до конца, он всё же успел сыграть свою грязную роль — он сдох, и теперь следы вели в тупик.