— И что там? — Горохов с интересом протянул руку, но Алексей не торопился ему отдавать документ. Отлистал до последней страницы, где обычно и пишутся выводы, и продолжил вещать:

— Тело, конечно, обгорело… так, вот — подверглось значительному термическому воздействию, однако процесс карбонизации тканей не был полным. Это позволило провести полноценное вскрытие. При осмотре черепа в проекции левой теменной и затылочной костей был выявлен вдавленный перелом. Форма и характер повреждения указывают на воздействие тупого предмета с довольно-таки небольшой площадью контакта. Дальше…

Катков явно не торопился, но я решил его не подстёгивать. Мне было о чём подумать.

— Судя по контурам перелома и глубине деформации — порядка полутора сантиметров — предмет, вероятнее всего, был металлическим, с тупой или плоской рабочей поверхностью. Возможно — обух топора, небольшая кувалда или аналогичное орудие. На поверхности головы в районе перелома отсутствуют признаки выраженного термического повреждения, что свидетельствует о том, что травма была нанесена до воздействия высокой температуры.

Я поиграл желваками и спросил:

— То есть сначала ударили — а потом уже подожгли?

— Так и выходит. Пожар — инсценировка. Дом сложился уже позже. Никакие обрушенные конструкции на голову потерпевшей не падали, там была бы другая картина. Характер повреждения однозначно прижизненный. Травма, скорее всего, спровоцировала быструю потерю сознания и смерть от внутреннего кровоизлияния.

Горохов присвистнул и покачал головой:

— Значит, имеем факт убийства. Думали, что огонь скроет следы, но пожарные сработали и труп вытащили.

— Да, — кивнул Катков. — Факт скрытый, замаскированный под несчастный случай. Пожарные по своей части не усмотрели криминала, но у них взгляд узкий, а эксперт — дело другое. Тут уже не отвертишься.

Я шумно выдохнул.

— Вот, что Алексей, пускай твой участковый пишет рапорт об обнаружении признаков преступления и передает материал в прокуратуру на возбуждение. А там я его подхвачу, — дал указания Горохов.

— Как вы дело-то заберете? Пока нет оснований объединять с нашей серией, — ответил Катков, который уже вжился в роль грамотного руководителя. — Формально это отдельный эпизод. Возбуждать будут местные, по линии убийства.

— М-да… Будем думать, — морщил лоб шеф.

Ну ладно, пора мне подать свою реплику.

— Есть зацепка… — вмешался я. — Я напишу рапорт, что погибшая дала мне некие ценные сведения по пропавшим без вести. Которые, в оперативных целях, я не буду раскрывать. И после этого ее убили. Ну и дверь в дом была заклинена во время возгорания, будто специально, чтобы раньше времени ее не вытащили, и тело успело сгореть, обуглиться. На основании рапорта мы подтянем дело Гречихиной под наше. Так ведь, Никита Егорович? — я выставил ладонь, как бы предупреждая возражения: — Слабоваты, конечно, основания, только с моих слов, получается, но будем продавливать… Местные-то неохотно способствуют расследованию.

— Да идут они… в баню! — хлопнул шеф по столу ладонью. — Продавим! Пиши рапорт, Андрей Григорьевич, заберем убийство себе.

— И вот еще что… — я подошёл к столу, взял чистый лист, быстро набросал рисунок. — Вот этот след я заметил, когда пытался попасть в дом. Его потом смыли пожарные, но характерный грубый протектор я запомнил. Скорее всего, промышленная рабочая подошва. Вроде спецобуви. Не самая частая штука, на самом деле, в этом Нижнем Лесовске.

Катков взглянул с серьёзным видом, кивнул.

— Занесу след в картотеку местную. Может, что-то совпадёт с последними задержаниями.

Мы вернулись в гостиницу ближе к одиннадцати. Света всю дорогу молчала, смотрела в окно служебной «Волги». По её лицу ничего не читалось, но я видел по сжатым губам: разговор о Лизе и коньяке в запертом кабинете ещё не закончился. Он просто был отложен.

В вестибюле гостиницы было по-вечернему тихо, даже немного мрачно. За стойкой — всё та же администратор Эльвира Марковна. Высокая, сутулая, в очках на толстой цепочке. Увидев нас, бдительная женщина привстала, поправила вязаную кофту на плечах.

— Товарищ Петров, — сказала она чуть тише обычного, с непривычным уважением в голосе. — Вам письмо. Вот, возьмите, пожалуйста. Оставили на стойке.

— Мне? — переспросил я, нахмурившись, будто это не письмо было, а бомбу мне прислали.

— Вам, а кому же еще, вот, посмотрите. На конверте написано: «Петрову, номер сто тринадцать. Лично в руки».

— А кто передал? Давно? — я взял конверт, разглядывая.

Обычный почтовый, но без марок. Клапан наглухо заклеен. В графе «от кого» — ни подписи, ни строчки, всё внутри.