Ему явно не по себе было одному.

— Чисто, идем дальше.

И мы пошли. Коридор с металлическим полом еле слышно гудел. Откуда-то из глубины доносился этот слабый гул — то ли воздух ходил по водоводам, то ли гремели отголосок чьих-то далеких шагов.

Я крепче сжал рукоять пистолета. Орлов — тоже.

— Там кто-то есть… — пробормотал шепотом майор. — Готов?

— Всегда, — ответил я.

Впереди сгущался полумрак. Лампы аварийного освещения здесь были разбиты — точно не случайно, словно кто-то заранее готовился к нашему приходу.

На стенах возле дверей виднелись пыльные таблички с обозначениями секторов — «С-2», «Технический», «Насосная», некоторые — перекошены, одна сорвана. Мы шли всё глубже, под неясный гул и отзвуки собственных шагов. Каждое движение — ближе к тем, кто прятался здесь. К тем, кто поверил, что этот брошенный бункер — их крепость. Их убежище. Их дом. Но я знал: сегодня мы этот «дом» вскроем. До последней гермодвери.

Пришлось включить фонарики. Лучик выхватил из темноты серые стены и облупленные указатели с надписями: «СЕКЦИЯ Х-3», «ТЕХНИЧЕСКИЙ МОДУЛЬ Б/6».

Коридор вдруг начал петлять — странные зигзаги, как будто бункер прокладывали не по чертежу, а в обход уже существующих вентшахт, блоков. Мы спустились на уровень ниже и шли уже вдоль остекленных перегородок. За грязными стеклами — брошенные лаборатории. На внутренней стороне стекла кое-где — пятна от испарений или брызг реактивов. Внутри помещений виден типовой советский лабинвентарь: столы со вздувшимся покрытием, какие-то пробирки, мензурки, стеклянные воронки, фарфоровые ступки, флаконы с выцветшими этикетками. В одном шкафу — ряды банок с маркировкой: «ПК-7», «АШ-43», «Раствор №12». Всё покрыто равномерной нетронутой пылью. Видно, что брошено и никому не нужно.

На стенах — плакаты-инструкции: «ОСТОРОЖНО: КИСЛОТА», «ПЕРЕД СМЕНОЙ ПРОВЕРЬ ГЕРМЕТИЧНОСТЬ СИСТЕМЫ», «РАБОТА С РЕАКТИВАМИ — ТОЛЬКО В ПЕРЧАТКАХ».

Освещения здесь тоже не хватало. Когда-то его было в достатке, но теперь большинство плафонов разбито. Осколки — вот они, свежей россыпью лежат на бетонном полу.

Еще не запылились. Ну точно кто-то специально их разбил и причем — совсем недавно.

— Смотри, — вдруг тихо проговорил Орлов. — Видишь?

Я проследил за лучом его фонарика. На бетонном полу — цепочка следов подошв обуви. Крупных, мужских. Я присел, коснулся одного из них. След был тёмно-красным и влажным. Я провёл пальцем по пятну, поднёс его к глазам, на свет фонарика, растирая подушечками.

— Твою мать, — прошептал я. — Это же кровь. Свежая.

Орлов напрягся, стал вертеться на месте, водя пистолетом.

— Ты это слышал?

Я замер. Прислушался. Тишина.

— Нет…

— Там кто-то есть! — выдохнул майор и указал стволом на боковой проход.

Я по-прежнему ничего не слышал.

— Стой здесь, — приказал я. — Я схожу, проверю.

— Один? — в голосе Орлова сквозила тревога.

— Да. А ты прикрой мне тыл и смотри в оба.

— Слушай… а если оно обойдет нас и выскочит через люк? На улицу? Изнутри он не запирается, механизм сломан.

— Да… Ты прав… Что предлагаешь?

— Давай я пойду назад, на выход и там встану. Караулить буду.

Я подумал, почесал затылок. В моем времени так начинался любой фильм ужасов — когда герои разделялись. Но у нас не кино, жизнь. И майор прав. Нужно охранять выход, чтобы тварь не смылась. Есть большая вероятность, что тот, кто издает звуки — попытается или убить меня (но я не дамся), или смыться — через люк наружу.

— Ладно, — кивнул я. — Жди у люка… я найду того, кто там прячется в этой чертовой темноте, и погоню на тебя. Будь наготове, и… если что, смотри, не пальни по мне.

— Григорич… — тихо произнёс Борислав, обдумав наш разговор. — Может, ну его. Не пойдешь один? Давай вместе вернемся, заклиним люк к чертям этот люк — и вместе пойдем искать? А?

— Если мы заклиним его, — покачал я головой, — как мы потом сами выйдем?

— Ну, да-а… — он кивнул. Понуро. Протянул руку, будто навсегда прощался: — Удачи.

— И тебе.

Майор направился к выходу, а я пошёл дальше. Медленно шагал, продвигаясь вперёд, пистолет наготове, фонарь в вытянутой руке. Свет выхватывал то клочья паутины, то тёмные дверные проёмы, кривые надписи на табличках. Сердце билось в висках.

Я не слышал ничего. Тишина стала гуще. Лишь капала где-то вода, словно счётчик — сколько шагов осталось до встречи, по чьим следам я шел.

Кап. Кап.

И тут — раздался стон.

Еле слышный. Но в нём было всё. Боль. страх. Конец.

— А-а-а….

Я остановился. Напряг слух. Направил фонарь в темноту. Сделал ещё шаг. И ещё. Повернул за угол — и увидел приоткрытую дверь.

На табличке: «СТОЛОВАЯ».

Зашёл. Темно, лишь фонарик пытается робко высветить обстановку. Внутри — алюминиевые баки на стойках, пара кастрюль на ржавой плите, столы с облупившимися поверхностями. В углу стоял отключённый холодильник, дверца приоткрыта, будто его пытались использовать как укрытие.