Глаза Бобырёва были распахнуты. Мёртвые, остекленевшие, они уставились в потолок беседки. Кровь из головы подполковника стекала на пол, впитывалась в доски, сливаясь тонкой алой струйкой с другой лужей — той, что растекалась под Шамбой. Две жизни — два ручья, встретившиеся в одной точке.

Шамба ещё был жив. Он с трудом перевел взгляд на меня, попытался что-то сказать, но будто подавился воздухом, в горле сперло. Только губы шевелились, а глаза уже потухали.

Я присел рядом, осторожно выдернул пистолет из его пальцев. Тот глухо стукнулся о доски. Шамба сглотнул, напрягся, выдавил:

— Проверь…

— Что? — я осторожно тронул его за плечо. — Что проверить?

Голос его едва шептал. Я склонился ближе, весь превратился в слух.

— Проверь… бункер…

Его зрачки дрогнули в последний раз. Затем расширились, застекленели. Взгляд остановился. Тело обмякло с последним вздохом.

Я ощутил, как рука под моей ладонью стала тяжёлым грузом, как будто ушло напряжение, исчезло всё. И кожа на лице мертвеца будто мигом потемнела и одновременно поблекла. А из ран больше не вытекала кровь. Потому что сердце остановилось.

Шамба умер. Теперь уже точно.

А мне оставалось только одно: понять, что за «бункер» он имел в виду и что я там должен проверить.

Я стоял и смотрел какое-то время на тела, будто ждал от них подвоха. Но мертвецы не воскресли.

И все-таки какой живучий оказался Даур Вахтангович! Даже умирая, сумел отомстить. Выстрел был точный. Смертельный. Как будто всю ненависть, всю боль он вложил в одно-единственное нажатие на спусковой крючок.

Я смотрел на его лицо, застывшее в смертельной гримасе — и не чувствовал жалости. Скорее — облегчение. Моя последующая работа будет проще. Мёртвый Шамба — минус один обвиняемый. Бобырёв — минус два. Хорошо, что всё так вышло, ведь с подполковником пришлось бы разговаривать долго и нудно. Он всю кухню знает, так просто не возьмешь. Давить. Писать. Протоколировать. Собирать улики по крошкам. Выстраивать тактику обвинения, упираться в формальности, проводить экспертизы, искать свидетелей. И всё это под противодействием областных «доброжелателей», что не один год выгораживали Виктора Игнатьевича и сами замараны.

Теперь всё. Конец фильма. Никто за мёртвого вписываться не будет. Наоборот — сольют. Сбросят со счетов. Повесят всех собак.

Я наклонился, поднял пистолет Шамбы, чтобы тот окончалтельно не утонул в крови. Кровь на рукоятке уже чуть загустела. Аккуратно, не оставляя отпечатков, я взял его за спусковую скобу и положил на лавку. Добрая машинка — потертый старый ТТ времен войны. Явно нелегальный, иначе как бы он оказался у директора фабрики, да еще и подаренный начальником милиции. Подполковник где-то намутил левый ствол и отдал подельнику, на свою голову. Теперь вот сам лежит с простреленной башкой. Туда тебе и дорога, Хозяин… Честно говоря, самому хотелось всадить ему пулю. За убийство Марфы, похищение Груни, покушение на меня. За всех, кто сгинул в черных водах. Ну и за все зло, о котором я пока и не знаю.

Я вышел к машине. Открыл багажник, достал оттуда радиостанцию. Полевой блок, старый, но вполне рабочий. Поднял стол, выставив его возле беседки. Водрузил сверху радиостанцию, подключил питание, вытянул антенну. Щёлкнул тумблером — прибор загудел.

Нажал на кнопку передачи:

— Орёл, Орёл, это Курсант. Как слышно? Приём.

Пауза, тишина, только все бьётся мотылек о лампочку, обжигая крылья. Почему-то никак не сдается эта букашка.

— Курсант вызывает Орла, ответь. Приём!.. — повторил я запрос.

Рация зашипела, потрескивая. Несколько секунд — и наконец прошёл сухой, щелкающий, искажённый голос КГБ-шника:

— Курсант, на связи Орёл. Слышу хорошо. Приём.

Я кивнул, будто напарник мог меня видеть, и проговорил, снова вдавив кнопку вызова:

— Орёл, птичка вылетела. Встречайте…

Пауза. Потом раздалось в ответ:

— Принято. Уже ведём. Никуда не денется.

— Отлично. Не упустите. До связи…

— Не упустим. Отбой, — проскрежетала рация голосом Борислава.

Я отпустил кнопку, переключился на милицейскую волну. Вызвал дежурную часть и сообщил о трупах. Скоро приедет Горохов с нашими и Катков с местными — делать осмотр, изымать, протоколировать, все как и положено.

Пока рация шумела отголосками перекликающихся милицейских нарядов, я проверил остатки патронов. Поменял магазин в рукоятке на запасной, полный. Подошёл к трупам, будто хотел убедиться, что они на месте. Может быть, вспомнилось, как исчез тогда Мельников? Но эти никуда не делись, и я с удовлетворением отметил, что мертвее не бывает.

Присел на корточки и посмотрел в сторону Черного озера. Подумал: полдела сделано. Двое отправились в ад, третий — Мещерский — ушёл, но недалеко. Я специально его отпустил, чтобы Орлов сел ему на хвост. Проследил. Выпас. А если всё пойдёт как надо, то именно через него мы теперь и выйдем туда, где спрятано самое интересное. Где лежит правда. Я чувствовал, что Мещерский приведет нас к нужному месту…

Он сейчас в бегах, боится каждого шороха — и наверняка захочет свалить из города, а может, даже из страны. Егозливый Мещерский — не Шамба. Но перед этим он обязательно должен наведаться туда, где припрятана нычка — и, возможно, украденное вещество. Периферийный стимулятор, формула 63.