— Это река забвения. Заб-ве-ни-я, понимаешь? Не помню я, кто я был и как звали меня, плакал ли кто о моей погибели. А как в Леду попал — и подавно не помню. Ранен я был, как видишь, едва концы не отдал, кровью истек в реке. Жилы мои пропитались забвением, по венам моим теперь течёт вместе с кровью безумие! — зелёные глаза Ниова сверкнули при этих словах, и уродливый лик стал зловещим даже при свете приветливого весеннего дня. Алестр отшатнулся и спросил:

— А ты часом не из этих… Из буйных каких-нить? По ночам не бродишь? Может, ты кровь пьешь, или волком воешь, или, не приведи Государь, людей душишь? Может, ты умом тронулся?

Ниов засмеялся, и вид его сразу утратил зловещую грозность, хотя, конечно, остался уродливым.

— Разве похож я на умалишенного? В Дубовье лекари знают свое дело. Каждую травинку они готовят так, что она от чего-нибудь лечит. Я видел всё то время, что был у них, как они собирают травы, ягоды, коренья, как готовят из них мази, отвары, зелья. У них огромная библиотека с книгами и рецептами, и лаборатория. Они для всего найдут рецепт.

— Почему же для твоих шрамов не нашлось у них мази? — Авит пристальнее вгляделся в безобразное лицо Ниова. Ему пришлось побороть себя, чтобы не закутаться в накидку от этого взгляда. — Почему твои шрамы покрыты зеленью и гнилью? Почему в Дубовье не сделали так, чтобы от них остались одни лишь рубцы?

Ниов помрачнел и вздохнул.

— В Дубовье, да и ещё где-либо вряд ли найдётся нужный лекарь. В Обители лечат тело. А раны эти пробили душу. На шрамах магия. Лекари смогли их залечить только на теле, — видя недоуменное выражение трех лиц, он быстро продолжил. — Аварт, владыка Дубовой Обители, сказал, что не знает той силы, которая оставила на мне эти шрамы. То ли меня ранили магией, то ли обыкновенные раны пропитались водами Леды, но врачевание бессильно помочь мне. Ещё он говорил, что может быть, оставшиеся шрамы продолжают точить мою душу и я умру от них, ведь они вылечили только тело.

За столом повисла мрачная пауза. Друзья смотрели один на другого без слов, и теперь Ниов почему-то почувствовал, что выбрал тех самых попутчиков, что надо — никого в этот миг не было сплочённей этой четверки. В глазах Авита сочувствие сплелось с горячим любопытством, Алестр нервно барабанил пальцами по столу, а Истар сопереживающе и с пониманием смотрел на Ниова. Паузу прервало настойчивое чириканье весенней пташки за окном. Алестр безмятежно встал, как ни в чем не бывало.

— Чаво-то мы засиделись, ага. Ну, погнали, ещё нам топать изрядно, если не встретим телегу какую попутную. Давайте там, шмотки никакие не забыли? Поднимайтесь, ага? Погнали, пока утро, пока солнце мне в плешь не припекает.

Кронград ещё едва угадывался вдали, а тракт уже стал более оживленным. Тут и там его пересекали дорожки и тропинки, на которых можно было встретить самый разный люд. Всё чаще попадались горожане: можно было безошибочно догадаться, что это были люди не из сельской местности. Одеты они были опрятнее и богаче, с аккуратностью и вниманием к моде. Они держались надменно, и при каждом снисходительном взгляде какого-нибудь проходящего мимо столичного жителя на четверку пыльных и примятых путников Алестр шумно и презрительно хмыкал, демонстрируя взаимность такого отношения горожан к ним, далеким от столичной жизни работягам.

Попадались и патрули. Холёные и гордые, они вызывали только смех у любого, кто хоть немного смыслил в бою и драке. Одного взгляда на вышколенную охрану хватало, чтобы понять — если на столицу нападут, с такими защитниками она не продержится и часа. Давно не ввязываясь ни в какие военные конфликты, власть только и делала, что улучшала вид военной формы. Улучшения достигли такой тяжёлой степени, что очередной проходящий патрульный отряд из шести пар солдат скорее напоминал стайку страшно довольных собой попугаев, чем блюстителей порядка. Теперь настала очередь Ниова хмыкать и презрительно подшучивать. На смешки Ниова обиженно отреагировал Авит:

— А я, между прочим, мечтаю стать солдатом и совершить подвиг! Я бы прославился и сделался настоящим народным любимцем.

— Да, сынок, в нынешнем Кронграде последний величайший солдатский подвиг — это смена патрульной формы с оранжевой на бирюзовую. Куда им без тебя, Авит! — Ниов зычно засмеялся, а Авит подавленно отвернулся, — Ладно, прости. Не обижайся, у тебя хорошие стремления. Только они, кажется, не для этих мест. Ты же не хочешь пополнить стайку вот этих попугайчиков. — Ниов кивнул в сторону удаляющегося патрульного расчёта.

Мотнув головой, он случайно сбросил капюшон. Друзья уже привыкли к его виду, но уродливое лицо заметила пара-тройка солдат. Впрочем, эти юные горе-патрульные не остановили путников, а наоборот, пугливо отшатнулись и поспешили дальше дефилировать по пыльной дороге, вероятно, рассчитывая на то, что всех врагов распугает их устрашающего вида бирюзовая форма. Истар не выдержал:

— Да, такие много наохраняют. И в одной из этих попугайных стаек служит мой сын!

— Нет, твой сын в Рубиновом полку. Те солдаты даже в мирное время — страшный сон для врага.