Шрифт:
Предисловие
Деятельность управленческого аппарата создаёт для власти большевиков более серьёзную угрозу, чем действия юнкеров и Керенского. Керенского можно арестовать, а юнкеров можно расстрелять из ружья, но даже самое лучшее ружьё не может заменить подержанную пишущую машинку, а самый храбрый матрос не может заменить скромного конторского служащего в любом департаменте. Без государственного механизма, без аппарата власти вся деятельность нового правительства напоминает работу станка без приводного ремня — он крутится, но ничего не производит.
Трибуна государственных служащих. 1917 г.Новое советское государство будет построено на принципах научного управления и на страсти и крови.
В.В. Куйбышев.1 1924 гВ ноябре 1920 года, после окончательного отступления частей Белой армии под командованием барона Петра Врангеля с Крымского полуострова через Чёрное море перед набиравшим силу большевистским режимом встала новая задача — послереволюционное государственное строительство. За три года Гражданской войны большевики научились применять силу против военных противников на поле боя и против политических противников внутри страны. Теперь они стремились распространить свою власть не только на городские промышленные районы центра, но и на огромные сельские и многонациональные районы периферии страны. Однако инфраструктурные возможности нового государства были в тот момент особенно слабыми. Даже Ленин вначале открыто высказал предположение, что большевики продержатся у власти в лучшем случае один год. Однако менее чем за десятилетие они создали фундамент и структуру социалистического государства с административно-командной системой управления и распространили свою власть на все обширные и неспокойные регионы Советской России.
Административно-командное государство стало институционным средством, с помощью которого Советская Россия стремительно осуществила промышленную революцию в 1930-е годы, победила нацистскую военную машину в 1940-е, стала лидером в освоении космоса в 1950-е и одной из мировых сверхдержав в 1960-е годы. В столетие, когда на политической карте мира появлялось всё больше независимых государств, основные черты административно-командного государства: единственная политическая партия, опирающаяся на массовую поддержку населения, и плановая экономика стали для будущих государственных строителей альтернативой капиталистическому Западу. На фоне изменений на мировой арене после Второй мировой войны одни охотно следовали примеру административно-командного государства, другим его институционное устройство жёстко навязывалась.
В настоящее время модель государства, основанного на административно-командной системе, повсеместно отвергают, считая само собой разумеющимся, что это провалившийся эксперимент, однако ещё недавно она находилась в центре внимания Запада как внушающий страх соперник. До распада СССР в начале 1990-х годов среди западных учёных существовала твёрдая общая убеждённость в том, что это «сильное» государство. Среди страноведов шла ожесточённая полемика по вопросу, где следует искать источник мощи этого государства: наверху, в управленческих и силовых органах, или внизу, в имеющей стратегическое значение общественной поддержке. Однако практически никто не ожидал его распада. Хотя критике подверглись в первую очередь советологи за то, что не предсказали этот распад, примечательно, что теоретики сравнительной политологии не точнее их оценили мощь советского государства. По существу, теоретики сравнительной политологии — как «сторонники идеи модернизации», так и «государственники» — считали Советский Союз образцом успешного государственного строительства в XX веке.
Каковы были основные ограничения на власть, которые теоретики сравнительной политологии и страноведы упустили при оценке мощи советского государства? В этой книге предпринята попытка ответить на этот вопрос. В ней утверждается, что учёные склонны фокусировать внимание на формальных структурах государства в ущерб неформальным. На центральное руководство, насилие и более всего — на официальную организацию указывали всегда как на главные пружины мощи государства. Тем не менее советское государство распалось, когда у руля находился сильный и талантливый руководитель, когда его способность применять силу была неограниченной, а бюрократические управленческие структуры были более стабильными и определёнными, чем когда-либо раньше в его истории. В настоящем исследовании высказано предположение, что недостающий элемент головоломки — это неформальные источники власти: системы личных взаимоотношений и самосознание элиты. В этой книге показано, как неформальные системы переплетались с официальными структурами советского государства таким образом, что это впрямую влияло на его способность к управлению. Более того, в ней показано, что истоки распада СССР можно найти уже в исходной большевистской стратегии государственного строительства. Это исследование воссоздаёт историю советского государства, чтобы показать его реже замечавшуюся неформальную сторону: системы личных взаимоотношений и самосознание элиты.
Строя и перестраивая эту книгу, я понял, как процветают системы личных взаимоотношений — не только внутри государства, но и в мире науки. Я с большой благодарностью признаю, что и сам получал помощь из неофициальных источников. Когда я был студентом Бостонского колледжа, меня приобщил к изучению России Дональд Карлайл, который с таким энтузиазмом рассказывал о сложной политической жизни Кремля, что во время его лекций аудитории были переполнены студентами, ловившими каждое его слово. Когда я изучал политологию в Колумбийском университете, мне посчастливилось работать с Леопольдом Хаймсоном, мастерские интерпретации которым структур, конъюнктуры и событий российской истории стимулировали мои научные устремления. Мне также очень помогли ум и мудрость отважных членов моей дружины: аспирантов База Бишопа, который научил меня всегда оставаться оптимистом, Дэвида Макдональда, у которого я научился понимать ценность хорошей «мозговой атаки», и Бертона Миллера, с которым мы многое делили пополам. В последнее время я всё больше чувствую себя в долгу перед моим импровизированным советником Брайаном Силвером, который первым использовал при изучении России общественные науки, ранее не применявшиеся в советологии. Его советы и общение с ним — иногда единственное, из-за чего я не отказываюсь от своей электронной почты.
Кроме того, я благодарен за поддержку, которую я постоянно получал в той или иной форме от: Харли Балзера, Пита Бейсады, Тома Бернстайна, Северина Байалера, Стивена Коэна, Сьюзен Истер, Пегги Френд, Пака Н. Фритти, Марка Гелфанда, Тейна Густафсона, Джона Хазарда, Боба Джекмэна, Питера Лэнга, Мэри Маколи, Реймонда Т. Макнелли, посла Уильяма Г. Миллера, Сэма Муджал-Леона, Джо Ротшильда, Питера Соломона, Сьюзен Кросс Соломон, В. М. Устинова, Марка фон Хагена, и А.И. Зевелева. Моим исследованиям оказывали квалифицированную помощь сотрудники Славянского собрания в Колумбийском университете, особенно его доблестный хранитель Евгений Бешенковский; Библиотека им. Перкинса при Университете Дьюка и Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ) [1] в Москве. В финансировании этого проекта приняли участие Институт Гарримана при Колумбийском университете, Центр «Восток-Запад» при Университете Дьюка, Фонд Карнеги, Институт Кеннана, Ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук и компания PepsiCo.
1
Ныне Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ) (прим. пер.).
Глава 1. Введение
Интерпретация результатов государственного строительства на примере Советской России
На протяжении всего XX века советское государство чаще всего изображали на Западе как некоего современного Левиафана: всесильного и грозного. Однако к концу столетия этот некогда внушавший наибольший страх член мирового сообщества прекратил своё существование. В его последние месяцы свидетельством внутренней слабости СССР стала череда драматических событий: распад коммунистического блока в Восточной Европе, неумелая демонстрация силы в национальных республиках и наконец плохо организованный дворцовый переворот в столице. В конечном счёте советское государство оказалось неспособным предотвратить свой территориальный распад и росчерком пера было отправлено в анналы истории [2] .
Западные учёные, если и не считали советское государство Левиафаном, то, безусловно, предполагали, что оно обладает достаточной силой, чтобы существовать на протяжении значительной части XXI века, поскольку для специалистов в области сравнительной теории Советский Союз долгое время был образцом успешного государственного строительства. Ведущие теоретики — как из числа сторонников идеи модернизации, так и «государственники» — были согласны, что, хотя использовавшиеся СССР средства были жёсткими, конечным продуктом стало эффективно управляемое государство. Советологи постоянно подкрепляли это суждение многочисленными рассказами о безграничной способности этого государства применять силу, мобилизовывать ресурсы и перестраивать общество. Основная полемика между страноведами касалась не его силы или слабости, а вопроса об источниках этой силы. Представители одной из сторон в этом споре утверждали, что сила государства — в верхах, в официальных силовых и контрольных бюрократических органах; другие, напротив, полагали, что сила государства — в низах, в имеющих стратегическое значение базах его поддержки населением, а также элитами. Несмотря на многочисленные разногласия, до 1989 года мало кто из специалистов, представлявших обе стороны в этой полемике, серьёзно сомневался в том, что советское государство будет существовать долго.
Таким образом, внезапный и неожиданный распад этого государства поставил под сомнение концептуальные посылки теории, которые стали основой широко распространённых и в конечном счёте ошибочных предположений о продолжительности его существования. Каковы же были основные ограничения на власть (не замеченные ни страноведами, ни специалистами в области сравнительной теории), которые не были учтены в их оценках советского государства?
Цель настоящего исследования — ответить на этот вопрос. В нём говорится, что мощь советского государства обычно отождествлялась с официальными источниками власти, в то время как неофициальные в целом игнорировались. В этом исследовании не утверждается, что официальные источники власти — силовые и бюрократические органы — не имели значения; в нём лишь подчёркивается, что неофициальные источники власти — системы личных взаимоотношений и самосознание элиты являлись фактором, ограничивающим официальные источники. Мощь государства, отмечается в данной работе, зависела от ограничений на власть, создаваемых переплетением формальных и неформальных ресурсов.
В доказательство этого особое внимание в настоящем исследовании уделено не распаду государства, а переоценке процесса государственного строительства. В нём говорится, что истоки гибели советского государства можно найти в стратегиях выживания, разработанных его руководителями уже в первые послереволюционные годы. Стратегии, которые в краткосрочной перспективе были успешными, в долгосрочной перспективе, оказывается, способствовали распаду государства, хотя те, кто их разрабатывал, совсем этого не желали.
Данное исследование отличается от обычных трактовок советского государственного строительства тем, что в центре нашего внимания находится элита государства, а не его центральное руководство и центральные организации. В частности, прослежены возвышение и гибель первого поколения региональных руководителей нового государства. Благодаря этому настоящее исследование является новаторским как первое западное исследование, в фокусе которого постоянно находится множество конкретных действующих лиц, игравших ведущую роль в распространении административного потенциала нового государства и его системы изъятия доходов на периферию — колоссальные сельские районы и территории с нерусским населением.
В исследовании показано, что связи на основе систем личных взаимоотношений и самосознание элиты в СССР являлись неформальными ресурсами власти, оказывающими определяющее влияние на процесс послереволюционного государственного строительства.
Данное исследование состоит из трёх частей, в которых рассматриваются три взаимосвязанные группы вопросов, касающихся государственного строительства и мощи советского государства. Во-первых, кто построил советское государство? Как эти люди заняли посты, обеспечивающие власть в новом государстве? Какова была основа для их притязаний на статус элиты? Как они представляли себе свою роль в новом государстве? Во-вторых, как влияло переплетение неформальных и официальных источников власти на развитие мощи государства? Каким образом это переплетение усиливало мощь государства? Как подрывало? В-третьих, как возникавшие в результате ограничения на власть формировали внутриэлитарные конфликты в новом государстве? Можно ли было изменить существовавшие ограничения на власть? И если да, то какими средствами? И как эти ограничения повлияли на тип политического режима, сформировавшегося в этом новом государстве?
Ответы на эти вопросы позволяют справиться с более крупной теоретической головоломкой — основных ограничений для государства. В данном исследовании доказывается, что именно из-за трактовки концепции власти лишь по её официальным проявлениям многие страноведы и специалисты по сравнительной теории переоценивали мощь советского государства. Ни успехи советского государственного строительства, ни распад СССР нельзя полностью объяснить без понимания того, как неформальные источники власти были переплетены с официальными управленческими структурами. Более того, предлагаемая новая концепция мощи государства как результата переплетения неформальных и формальных источников власти является вкладом в предпринимаемые в настоящее время специалистами по сравнительной теории усилия для объяснения различий в итогах государственного строительства в разных странах. Это исследование более конкретно демонстрирует механизм, с помощью которого социальные структуры на микроуровне формируют политические институты на макроуровне.
В данной главе представлены теоретические вопросы, поднятые в данном исследовании, включая (1) обзор литературы о государственном строительстве, использующей сравнительную теорию; (2) обзор советологической литературы; (3) выработку теоретической основы и (4) обсуждение методологии.
2
Очевидно, имеется в виду Беловежское соглашение (прим. пер.).