Одним из вариантов концепции «государство в обществе» была разработанная Питером Ивэнсом концепция «встроенной автономии», целью которой было объяснить, почему одни эволюционно развивающиеся государства успешнее способствуют промышленному развитию, чем другие [21] . Ивэнс начал с пересмотра концепции автономии государства: со степени обособленности от влияния общества к степени организационной сплочённости и профессиональных стандартов внутри государственного аппарата. Однако автономия сама по себе не обеспечивает увеличения потенциала государства. Он подчеркнул, что для создания потенциала государства необходимо, чтобы действующие акторы государства получали информацию и сотрудничество со стороны действующих акторов общества. По этой причине, отмечал Ивэнс, потенциал государства возрастает, когда автономное государство встраивается в общество. Средство, с помощью которого достигается эта «встроенная автономия», это социальные сети. Между государством и обществом происходит постоянный обмен информацией и людьми на основе связей через неформальные системы. Концепция встроенной автономии не только обеспечивает развитие концепции «государство в обществе», но, по-видимому, будет считаться важным вкладом в сравнительную теорию государства.

Подходы на основе концепций рационального выбора и государства в обществе отражены в обширной литературе, основанной на сравнительной теории государства. Подход на основе концепции неоразвития, напротив, отвергает эту теоретическую базу. В противовес «государственникам» сторонники идеи неоразвития начинают с посылки, согласно которой институционные формы государства формируются под влиянием общества. Они ссылаются на наблюдавшийся в последнее время переход многих стран к демократическому правлению как на своего рода подтверждение появившейся ранее теории политического развития. Самым активным критиком концептуальных основ сравнительной теории государства с позиций неоразвития был Роберт Джекмэн [22] . Он заявил, что концепция потенциала государства, изложенная в работах «государственников», ошибочна и по сути является искажённым мерилом мощи государства. Он подчеркнул, что более точное мерило мощи государства — это «политический потенциал», то есть способность государства достигать своих политических целей, не прибегая к использованию силы или бюрократическим указам. Политический потенциал показывает, в какой степени общество считает легитимными государственные институты. Таким образом, мощь государства не определяется реализацией таких функций как, например, изъятие доходов, а является результатом использования стратегий, предложенных руководителями государства для выполнения этих функций.

Настоящее исследование вносит вклад в предпринимаемые в последнее время усилия дать более широкое объяснение проблем государственного строительства. Оно основано на концепции «государство в обществе» и описывает социальные структуры на микроуровне, из которых вырастают политические институты макроуровня. Таким образом, предлагается новое объяснение для одного из наиболее широко изучаемых примеров государственного строительства в XX веке: государственного строительства Советского Союза.

Русская революция примечательна тем, с какой сравнительной лёгкостью Владимир Ленин и его небольшая партия радикальных социал-демократов (большевиков) пришли к власти в октябре 1917 года. Однако процесс упрочения власти в новых институционных формах был длительным и конфликтным. Потенциал государства развивался по нарастающей на протяжении двух десятилетий. Вопрос, почему советское государство развивалось именно так, а не иначе, по-прежнему вызывает споры среди западных учёных. В ходе этой полемики, которая ведётся столько же лет, сколько существует советология, предлагались самые разные объяснения: от структурных до идеологических, от культурных до институционных, от основанных на идее общества до основанных на идее личности.

Однако существует и другой вопрос — почему усилия большевиков по государственному строительству были успешными? Послереволюционный режим сталкивался с множеством препятствий. Даже Ленин сначала выражал сомнение в том, что большевики смогут удержать власть больше года. Более двух десятилетий западные учёные придерживались фактически единого мнения по вопросу об успешности советского государственного строительства. Они указывали на сильных лидеров, использование насилия и особенно на официальную организацию [23] . Согласно этой точке зрения, к началу 1920-х годов коммунистическая партия создала жёстко организованную и централизованную официальную структуру, с помощью которой государственные центральные власти получили возможность управлять огромными пространствами Советской России. Возглавлял эту структуру генеральный секретарь партии Иосиф Сталин, твёрдо державший в своих руках организационные рычаги власти. Говорили, что «щупальца Секретариата ЦК достигали самых малых территориальных единиц по всей России» [24] .

Это описание страноведами средств, с помощью которых в послереволюционной Советской России было построено сильное государство, стало образцовым примером для сравнительной теории государства. Согласно общепринятой точке зрения, большевики во главе с Лениным являлись своего рода «организационным оружием», позволявшим им побеждать все проявления общественного сопротивления и с помощью которого было успешно построено однопартийное государство [25] . В 1960-е и 1970-е годы, когда сложившиеся демократические государства казались все более «неуправляемыми», а о переходе к новым демократическим режимам ещё не было и речи, теоретики-компаративисты изображали однопартийное государство как институционно целесообразное для будущих строителей государств в постколониальном мире [26] . Самой привлекательной чертой однопартийного государства была внутренняя сплочённость и дисциплина, которые отличали организационную структуру ленинской партии. И в самом деле, в последние 30 лет некоторые наиболее авторитетные исследования в области сравнительной политологии непосредственно из советологической литературы черпали материал в поддержку более общего утверждения, что официальная организационная структура — это главный ингредиент успеха в деле государственного строительства.

Книга «Политический порядок в меняющихся обществах» (Political Order in Changing Societies) Сэмюела Хантингтона на десятилетие опередила «возвращение к государству» в сравнительной политологии, однако фокусируя внимание на «политическом порядке», он фактически исследует дилеммы, перед которыми в постколониальный период оказываются государства, стремящиеся развить свой потенциал управления. Хантингтон демонстрирует советскую модель как образец эффективного строительства политических институтов для других модернизирующихся стран. Так же как французский абсолютизм и британский парламентаризм некогда были образцами институционных форм для остального мира, подчёркивает Хантингтон, советское однопартийное государство стало институционной моделью для государств постколониального периода в XX веке. В частности, объясняя достигнутые в Советской России результаты государственного строительства, он подчеркнул роль официальных организаций. «Сравнительный успех коммунистических государств в обеспечении политического порядка, — писал он, — в значительной степени — следствие того, что сознательный акт политической организации является для них приоритетом» [27] .

В более недавнее время работа «Государства и социальные революции» (States and Social Revolutions) Теды Скокпол стала одним из наиболее выдающихся исследований в литературе, посвящённой «возвращению к государству». Позиция Скокпол, возможно, отличается от подхода Хантингтона несколькими аналитическими и методологическими моментами, однако она пишет о советском государстве, используя похожую терминологию. Она представляет Советскую Россию как один из наиболее успешных примеров государственного строительства в XX веке. Указывая на международные и социально-экономические структуры макроуровня для объяснения, почему в послереволюционной России появилось сильное государство, она также приняла на вооружение обычный аргумент советологических исследований, согласно которому средством для достижения этой цели была официальная организация. Она утверждала, что Коммунистическая партия «состояла из иерархически организованных кадров, которые назначало высшее партийное руководство и которые подчинялись жёсткой дисциплине, что таким образом обеспечивало более эффективную централизованную координацию, чем у царя» [28] . Доказывая правомерность своего описания процесса государственного строительства в Советской России, и Хантингтон, и Скокпол прямо ссылались на опубликованную ранее страноведческую литературу [29] .