Два десятилетия назад государство вновь оказалось в центре внимания специалистов по сравнительной теории [3] . То, что начиналось как зарождавшийся вызов послевоенному «бихевиористскому» статус-кво в этой области, вскоре стало основным направлением, представленным обширнейшей литературой по общественным наукам, когда-либо выходившей на Западе. Оглядываясь на эти усилия, можно различить три этапа в развитии сравнительной теории государственного строительства, в целом отличающиеся единицами анализа. На первом этапе сторонники «признания роли государства» реагировали на игнорирование — как они считали — специалистами по сравнительной теории причинной роли институционных структур государства в определении политических результатов [4] . В этих работах государство было представлено как сравнительно автономное действующий актор — в зависимости от того, в какой степени оно могло развивать свои обособленные интересы и действовать, исходя из них, и независимо от интересов и действий сил общества. Таким образом, утверждалось, что сильное государство — это государство, которое успешно обособилось от общества.

По мнению многих, «государственники» отстаивали свою позицию в этой области, подчёркивая свои разногласия с бихевиористами 1950-х и 1960-х годов и полемизируя с ними [5] . Возможности государства, пусть под другим названием, были одной из главных тем некоторых наиболее известных работ этого раннего периода [6] . Более того, критики позиции государственников осуждали первоначальное акцентирование ими концептуального разделения государства и общества за его «поверхностную» и «обманчивую привлекательность» [7] .

Несмотря на критику, в 1980-е годы исследования государства на основе сравнительной теории были на подъёме [8] . На втором этапе исследований в них было привнесено больше оттенков в понимание государства как причинного фактора и более тонко прослежено взаимодействие государства и общества. В этом плане имеет важное значение статья Майкла Манна. Манн разграничивает «деспотическую» власть, или захват полномочий на принятие решений государством, и его «инфраструктурную» власть, или полномочия на реализацию этих решений, и таким образом вносит необходимую ясность в дискуссию [9] . Благодаря такому разграничению внимание было сосредоточено на возможностях государства, которые представляют собой более конкретный объект для анализа. Возможности относились к «инфраструктурным» полномочиям государства, то есть появившимся на раннем этапе развития современного государства функциям по территориальному управлению, применению военной силы и изъятию доходов, а также к сформировавшимся позже его социальным и экономическим функциям [10] .

Целью исследований в области государственного строительства было определить, до какой степени центральные, или стратегические государственные действующие лица были способны развивать прочные институционные формы, через которые могли быть реализованы эти функции, или возможности [11] . Учёные определяли эти возможности как «высокие — низкие». Государства, которые развили высокую способность осуществлять эти функции независимо от общества, определили как «сильные» государства, а государства, у которых такая способность была низкой, были названы «слабыми» государствами [12] . Было также выявлено, что на деле большинство государств демонстрирует высокую способность выполнять одни функции и низкую способность осуществлять некоторые другие функции, из-за чего использование концепций «сильного» и «слабого» государства становится проблематичным [13] .

К началу 1990-х годов казалось, что интерес к проблемам теории государства наконец исчерпан. Была вновь подвергнута критике неспособность учёных объяснить различия результатов государственного строительства разных стран. Почему усилия одних стран были успешными, а у других терпели провал? Почему одни государства сильные, а другие слабые? До этого времени теоретики государства была склонны подчёркивать соответствующие формуле Гершенкрона причины макроуровня для объяснения результатов государственного строительства. Структуру международной обстановки часто называли определяющей силой, формирующей процессы государственного строительства. Соответственно чем более враждебной казалась международная обстановка главным действующим лицам государства, тем выше была вероятность того, что будут приняты меры для создания сильного государства, или по меньшей мере — государства с хорошо развитыми способностями к применению силы и изъятию доходов [14] . Аналогичным образом утверждалось, что сильные государства с большей вероятностью появятся в тех обществах, где социально-экономические структуры макроуровня становятся препятствием для промышленного развития [15] . Однако даже учёные, которые в целом поддерживали эту точку зрения, не считали эти объяснения достаточными. Барбара Гедде подытожила общую неудовлетворённость работами на эту тему, отметив, что «недостаток этих объяснений с точки зрения макроуровня в том, что в них описаны фактически все развивающиеся страны» [16] .

Это предопределило особенности третьего этапа в развитии сравнительной теории государства, на котором учёные отошли от концепций макроуровня и искали новые области анализа. Интересу научных кругов к государственному строительству способствовали события конца 1980-х — 1990-х годов, когда крушение авторитарных и коммунистических режимов в корне изменило ситуацию [17] . Научное сообщество пока не пришло к единому мнению в отношении недавних исследований, однако существует общая убеждённость в необходимости разработки новых концепций государства и его мощи как единиц сравнительного анализа. Специалисты по сравнительной теории двигались в трёх направлениях: рациональный выбор; государство в обществе; неоразвитие.

Подход на основе «рационального выбора» предусматривал объяснение различий в результатах государственного строительства изменением концепции государства как единицы анализа на микроуровне. В центре исследования находятся отдельные ведущие действующие лица, их предпочтения и структурные ограничения, в которых они действуют. Большой вклад в эти исследования внесла Маргарет Леви, призвавшая «вернуть людей в государство» (если говорить точнее, то речь идёт о правителях, стремящихся к получению доходов) [18] . Леви, начавшая с утверждения, что все руководители государств стремятся к максимизации доходов, представила широкое сравнительное историческое исследование, объяснявшее результаты государственного строительства как следствие разработанных лидерами стратегий в качестве наиболее эффективного средства увеличения изымаемых доходов. Концепция рационального выбора получила дальнейшее развитие в исследовании Барбары Гедде, посвящённом радикальным политическим и экономическим реформам в Латинской Америке. Она исходила из концепции государства как собрания индивидуумов, преследующих свои политические интересы [19] . Гедде подчёркивает, что для всех действующих лиц государства на первом месте стоит стремление продвигать свои политические карьеры. Стремясь к этой цели, они сталкиваются с «политической дилеммой», которая возникает тогда, когда варианты политического выбора связаны с ограничениями на продвижение карьеры. Таким образом, эта политическая дилемма объясняет представляющуюся парадоксальной ситуацию, когда действующие лица государства с готовностью проводят в жизнь реформы, ограничивающие полномочия государства. Эти работы, переориентируя внимание на предпочтения руководства и структурные ограничения на микроуровне, предлагают одно решение головоломки различия результатов государственного строительства.

Стараясь избегать конкретизации, свойственной подходу на основе концепции «государство как рационально действующий актор», Джоэль Мигдал, Атул Коли и Вивьен Шью двигались в другом направлении. Они высказывались за подход на основе концепции «государство в обществе», чтобы «разбить на составные части» государство как единицу анализа и поместить входящие в него компоненты в конкретные социальные условия [20] . Сторонники подхода на основе концепции «государство в обществе» стремятся выявить социальные основы политических институтов. Чтобы избежать использовавшихся ранее бихевиористских посылок, они подчёркивают, что влияния государства и общества интерактивны. И строя более продвинутую, чем существующие концепцию государства, они предлагают принять его модель в виде четырёхъярусного образования, включающего: центральное руководство, центральную администрацию, региональную администрацию и властные структуры на местах. Каждый ярус, заявляют они, представляет собой арену, на которой идёт борьба за власть между конкурирующими действующими акторами государства, а также между государственными и негосударственными действующими акторами. В конечном счёте «структуры власти» в целом в отношениях между государством и обществом оформляются в итоге суммирования результатов борьбы за власть на этих уровнях.