Говоря это, Лебоу старался избегать моего взгляда, его тело было напряжено, а на лбу выступил пот. Не надо быть психологом, чтобы понять — он врёт.

Зачем?

Мильчан тоже опасался излагать суть проблемы при моих коллегах.

Боязнь полиции? Натворили нечто такое, за что можно схлопать реальный срок…

Да, но меня-то Мильчан не испугался, скорее наоборот — пришёл просить помощи.

Значит, тут не страх перед людьми моей профессии, а явное недоверие к некоторым из нас.

Вероятно, редактором движет точно такое же чувство.

— Вы ведь знаете: я в Скотланд-Ярде всего ничего — недели не наберётся, — запустил пробный шар я.

— К чему вы это говорите? — опять напрягся Лебоу.

— Если вам есть что сказать — не надо бояться. Пусть это прозвучит пафосно, но я целиком и полностью на страже закона. И самое важное — я не продаюсь.

Вместо ответа, он снова налил себе виски и на этот раз наполнил рюмку до краёв. Выпив, решительно качнул головой.

— С чего вы решили, будто я чего-то боюсь?

— По вашему поведению. Каждый ваш взгляд, жест, каждое слово кричат об этом…

— Вы забываетесь, мистер Лестрейд. Я — джентльмен, а джентльмену не пристало праздновать труса!

— Тогда жду от вас правды, мистер Лебоу. Погиб ваш сотрудник, коллега. Вспомните про корпоративную солидарность в конце концов…

— Хватит! Я вынужден просить вас покинуть этот кабинет, — вспыхнул редактор.

Ловить здесь было нечего. Лебоу действительно был страшно испуган. Что же такое могло довести до паники одного из самых крупных представителей четвёртой власти?

В голову лез единственный адекватный ответ: любая из трёх оставшихся властей.

И, если я вопреки приказу Винсента, продолжу копать — очередная неприятность не заставит ждать себя.

— Честь имею! — кивнул я, вставая с кресла. — Дайте знать, когда ваше сердце вернётся из пяток в отведённое природой место.

Я напрашивался — это было прямое оскорбление, но Лебоу промолчал, хотя имел полное право вызвать меня на дуэль. Похоже, всё было очень серьёзно, и меня выгоняли не просто из кабинета редактора, а из всей редакции, и продолжать дальнейшие расспросы не имело смысла.

Новость о моём появлении дошла до сведения остальной журналистской братии «Стандарта», поэтому я ни капли не удивился, когда на выходе услышал над ухом тихий шёпот:

— Мистер Лестрейд… Пожалуйста, не оборачивайтесь…

Я кивнул.

— Не буду.

— Нужно поговорить. Ждите меня в кондитерской напротив.

— Как я вас узнаю?

— Не беспокойтесь. Я сам подойду.

— Договорились. Буду вас ждать.

Официант подвёл меня к одному из многочисленных пустующих столиков в заведении.

— Прошу вас.

Я кивнул и сел.

Народа в кондитерской было немного: кроме меня, ещё дама с двумя детьми, которые благодаря шоколадным пирожным, быстро превращались в парочку маленьких негритят.

— У вас всегда так малолюдно?

— Что вы, мистер! Ближе к пяти часам тут яблоку будет негде упасть…

На стол легло довольно пухлое меню. Наряду с классическими сладостями, мороженым, газировкой, чаем и кофе, кондитерская предлагала массу всего, включая разнообразные наливки, бренди и игристое вино.

— Сразу что-нибудь закажете?

Сходить в банк и забрать хотя бы часть причитающейся мне компенсации от полиции Лидса я так и не успел. Как-то много всего и сразу навалилось. Правда, была трофейная наличка, почти копейки.

— Кофе, пожалуйста. С молоком и без сахара, — проведя мысленную ревизию финансов, определился я.

Благо совсем недавно позавтракал, и яичница с ветчиной ещё не успела перевариться в желудке.

— Сию же минуту.

В прошлой жизни врачи запретили мне пить кофе, когда мой возраст перевалил за седьмой десяток. Здоровье молодого Лестрейда позволяло поглощать тонизирующий напиток литрами, но я не поддавался искушению. Две-три чашки в день стали для меня нормой. Хорошего понемножку.

— Ваш кофе, мистер.

— Благодарю.

Молоко в кофе полагалось добавлять самому, по вкусу, поэтому я сначала сделал глоток из чашки, определяя крепость напитка, и только потом разбавил его.

— Мистер Лестрейд, — напротив возник молодой джентльмен, скорее даже юноша, которому вряд ли исполнилось восемнадцать.

На нём был серый неприметный костюм с оловянными пуговицами, а над верхней губой едва проклюнулись тонкие усики, с помощью которых молодой человек пытался добавить себе солидности. Получалось это у него не очень.