И чего только не сделает молодой человек ради женского тепла и ласки. Судить удалого князя я не собирался, точно также, как и лезть в его амурные дела. Меня это попросту не касалось. Закрыв окно, я лег спать, думая о том, что неплохо было бы прогуляться с Дарьей по ночному парку…

Разбудил меня пронзительный женский крик. Я вскочил как ошпаренный и побежал к окну. Уже начало светать, но из-за низких темных туч и проливного дождя видимость значительно ухудшилась. Кричали точно из парка.

Как можно быстрее нацепив первое, что попалось под руку, я выскочил в коридор, где столкнулся с встревоженным Шереметьевым. Мы переглянулись и бросились к лестнице еще до того, как остальные заспанные курсанты успели открыть свои двери.

Внизу нас встретили две гувернантки, одну из которых я видел минувшей ночью. Девушки не знали, что делать, и бестолково топтались у дверей, выглядывая наружу.

— С дороги! — я растолкал их, выскочил на крыльцо и побежал вдоль здания, чтобы обогнуть его и углубиться в парк, где все еще звучал надрывный крик.

Шереметьев не отставал — его частое захлебывающееся дыхание звучало сразу у меня за спиной. Мы пробежали под окнами, из которых один за другим высовывались наши озадаченные сокурсники. Многим не захотелось покидать общежитие и бегать под проливным дождем, чтобы узнать, кому это там приспичило надрываться ни свет, ни заря. Но я не раз слышал подобные крики и знал, что ничего хорошего они не предвещают.

Дождь лил, как из ведра. Он быстро намочил одежду, которая теперь неприятно липла к телу. Пока я прорывался сквозь кусты, мокрые ветки хлестали по лицу. Но сейчас мне было не до них — крик все не смолкал и рвался к мрачным небесам высокой, бьющей по ушам нотой.

Выскочив на полянку, я сразу же увидел одну из служек Академии. Совсем еще молодая девушка стояла на месте, неотрывно глядя на что-то, сокрытое от меня травой. Бледная как снег служка кричала, что есть мочи, и заливалась слезами. В ее широко распахнутых глазах отражался дикий страх.

— Тихо! — я схватил девушку за плечи и резко встряхнул, выводя из шокового состояния.

Она, наконец, перестала кричать, но рот так и не закрыла. Только уставилась на меня перепуганными глазищами.

— Объясни… — отпустив девушку, я повернулся и замер, тихо пробормотав. — Вот же чёрт…

В высокой траве лежала женщина в форме гувернантки. Судя по всему та, кого я видел вчера. Сорванные с нее панталоны лежали в стороне, задранная юбка обнажала полные широко раздвинутые ноги. Пуговицы на груди были расстегнуты и испачканы кровью из жуткой рваной раны, в которой белели сломанные ребра.

— Что… — догнавший меня Шереметьев едва не споткнулся, увидев то, что видел я. Парень побледнел сильнее, чем обычно, и согнулся в три погибели, пытаясь унять приступ рвоты.

— Я проснулась от холода, — залепетала молодая девчонка. — Окно настежь открыто, а соседки нет. Никто ее не видел. Пошла искать и… — вновь подступившие слезы сдавили горло служки.

— Иди и позови Распутина, — жестко велел я, пресекая очередной приступ паники у девушки. Наверняка, крик уже переполошил всю Академию, но мне нужно было избавиться от лишних ушей и переговорить с Шереметьевым. — Скажи, что на территории произошло убийство.

— Но… мне… как же… это… — замямлила она.

— Живо! — рявкнул я так, что служка вздрогнула и опрометью бросилась через парк, в сторону здания Академии.

— Что же делается-то?.. — Шереметьев поборол свой приступ и теперь осторожно подошел к мертвой женщине.

Я сделал то же самое. Чуть прикрытые, словно от удовольствия, глаза гувернантки смотрели вверх, где небо скрывали густые желтые кроны. Бледное лицо не выражало ни боли, ни ужаса, а бескровные губы и вовсе застыли в счастливой улыбке. Это никак не вязалось с той болью, которую должен испытывать человек с разорванной грудиной.

— Почему она улыбается? — вслух спросил Шереметьев. — Ей не было больно?

— Она могла умереть до того, как с ней сделали это… — я обошел вокруг тела, глядя по сторонам в поисках зацепок.

Шереметьев опустился на колено и потянулся пальцами к ране на груди мертвой женщины.

— Лучше не трогай, — предостерег я его. — Это место преступления.

— Но, — парень одернул пальцы, но продолжал смотреть на жуткую рану. — У нее… сердца нет.

— Есть, — пробормотал я, увидев в траве неподалеку нечто алое. — Вот оно лежит.

Шереметьев нервно сглотнул, выпрямился и медленно подошел ко мне, словно ступая по минному полю. Он осторожно раздвинул мокрую траву дрожащими руками и тут же отшатнулся.