— Оно не целое, — пролепетал он, зажимая рот тонкими пальцами.

— Ага, — я тоже это заметил. — Кто-то вырвал его и откусил кусок, после чего выкинул.

— А почему не доел? — часто заморгал Николай.

— Откуда мне знать? — я только пожал плечами. — Не понравилось, видимо.

— И кто же мог такое сотворить? — Шереметьев уставился на меня, в надежде получить хоть какие-то ответы.

— Возможно, наш общий знакомый, — оглядевшись и убедившись, что нас никто не слышит, я все равно понизил голос. — Ночью я видел, как князь Зорский вышел из этого парка сначала с молодой гувернанткой, а потом на ее место пришла, кажется, эта несчастная. Я еще подумал, что наш сокурсник — тот еще сердцеед, но мне и в голову не пришло, что это в прямом смысле…

— Лев, безусловно, любит женщин, — Шереметьев все же справился с волнением, — но не до такой степени. То, что он развлекается с гувернантками, — для меня не новость. Но он не мог такого сотворить.

— Уверен? — я вскинул бровь.

— Более чем, — решительно кивнул Шереметьев. — И я прошу пока никому не говорить о том, что вы видели его ночью. Дайте мне хотя бы сутки, чтобы попробовать во всем разобраться.

— Если князь не виновен, то ему нечего бояться, — утаивать информацию от следствия мне вовсе не хотелось.

— Но это может испортить его репутацию. Князя непременно выгонят из Академии и возьмут под стражу до выяснения обстоятельств, а если его вину докажут…

— То гувернантки в Академии смогут спать спокойнее, — мрачно закончил я.

— Граф, молю, — Шереметьев посмотрел мне в глаза. — У меня не так много друзей, и Лев один из них. Он и так на плохом счету у Распутина. Давайте сначала сами во всем разберемся. Я… — он не договорил, так как мы услышали приближающиеся торопливые шаги.

Первыми до нас добрались четверо солдат в мундирах и при оружии. За ними одетым в черное призраком, сильно хромая и опираясь на трость, поспешно вышагивал Распутин. Помимо хромоты на правую ногу, я заметил бинты на его левой руке, а на прикрытом черными спутанными волосами лбу появился свежий ожог.

Солдаты деликатно, но настойчиво оттеснили нас с Шереметьевым в сторону и принялись осматривать тело. Наставник же, наоборот, прошел мимо мертвой гувернантки, бросив на нее лишь косой взгляд, и встал перед нами.

— И почему же я не удивлен? — он исподлобья уставился на меня своими темными глазами. — Почему, стоит вам появиться, как происходит что-то скверное?

— С вами это скверное и без моего появление случилось, — я кивком головы указал на забинтованную руку мужчины.

— Это мы обсудим позднее, — Распутин небрежно одернул широкий рукав, скрывая в нем травмированную кисть. — А сейчас я хочу узнать все, что вам известно.

— Мы… — Шереметьев осекся и украдкой взглянул на меня. В его взгляде вновь проскользнула мольба.

— Тело обнаружила молодая служка. Мы же услышали ее крик и прибежали сюда, так что нам ничего неизвестно, — солгал я.

— Служба сыска все равно захочет с вами поговорить, — мрачно буркнул Распутин. — А сейчас живо в подземелье. Вас ждет урок.

— У-урок? — молодой граф Шереметьев, кажется, ушам своим не поверил. — Но ведь произошло убийство!

— И что? — Распутин смерил его холодным взглядом. — Эту жизнь, — он небрежным кивком указал на мертвую женщину, — уже не спасти. Но я все еще могу научить вас спасать другие. У каждого свой долг и своя работа. Служба сыска расследует дела. Вы получаете знания. Я их вам даю.

— Но…

— Этот разговор окончен, — прервал Шереметьева Распутин. — Передайте остальным, что занятие пройдет по расписанию. Вы, как будущие управители драгунов, увидите еще множество смертей. Начинайте привыкать.

— Но как можно к такому привыкнуть? — возмутился Шереметьев.

— Куда легче, чем вы можете себе представить, — невозмутимо отозвался Распутин и отвернулся от нас, уделив внимание погибшей.

Мой сокурсник поджал губы и отвел взгляд. Все в его поведении говорило, что он не желает мириться с таким положением дел, да и видеть смерть для него в новинку. Я же в очередной раз обогнал других курсантов и привык к смерти еще до того, как впервые переступил порог Академии.

Вот только подобная «успеваемость» меня вовсе не радовала…

Снедаемые тревогой и любопытством, курсанты потянулись из общежития ко входу в подземелье под Академией. Слух об убийстве быстро разошелся, и теперь каждый хотел знать подробности. Ко мне то и дело подходили с расспросами, но я коротко отвечал, что знаю не больше других, а сам тайком поглядывал на Зорского.

Князь выглядел хмурым и подавленным. Вопреки своей обычной манере всегда и везде становиться первым, сейчас он плелся в самом хвосте и глядел себе под ноги. Даже широкие плечи немного сникли, а глаза утратили былой задор.

Рядом с Зорским семенил Шереметьев. Он все пытался начать разговор с другом, но тот отвечал ему рваными репликами, всячески давая понять, что не расположен общаться.

Это меня порядком удивило. Я считал, что Зорский станет разыгрывать привычную браваду. Так никто бы не заподозрил, что случившееся в той или иной мере касается его больше, нежели окружающих. Но блондин казался опустошенным.

Наконец, Шереметьев оставил свои бесполезные попытки выйти на контакт и догнал меня. Далось ему это нелегко: на высоком лбу выступила испарина, дыхание заметно участилось. Некоторое время юноша шел молча, пытаясь отдышаться, а потом прошептал: