Но предаваться теплым воспоминаниям было некогда. Выигранное время лучше использовать по уму. Наверное, стоило вернуться к машине и сообщить обо всем Нечаеву, но я не мог оставить Николая наедине с черноглазой тварью. Если только он не знал о ней с самого начала…

— Твою мать, — снова повторил я, направляясь к особняку.

Обратный путь нашелся быстро и, спустя минуту, новая цель находилась у меня перед глазами. По дороге я раздумывал, стоит ли скрываться или же вломиться в имение с мечом наперевес? К счастью, адреналин от недавней схватки снизился, да и гнев Чернобога немного затих, что позволило мне мыслить здраво.

Несмотря на случившуюся стычку, непогода наверняка не позволила никому в доме узнать о бое в парковой зоне, так что эффект неожиданности все еще оставался на моей стороне. Кроме того, идти в открытую на столь опытную ворожею, как графиня Шереметьева, — заведомо плохая идея. Она может разорвать человека на куски по щелчку пальцев, и даже сила Чернобога не спасет меня от страшной гибели. А если и получится напасть исподтишка, то мертвая ворожея унесет свои тайны в могилу. Этого тоже нельзя допустить.

Малая часть моего сознания все еще искала оправдания для Людмилы Валерьевны. Но здравый смысл твердил одно — Аким служил Шереметьевым и подкармливал это существо явно по их приказу. Судя по одежде в норе — питалась тварь не всегда мышами. Теперь понятно, как именно хозяйка особняка «уволила» ненужную прислугу.

Но зачем она это сделала?

Занятый тяжелыми мыслями, я быстро влез по прочному ковру из плюща на третий этаж и осторожно заглянул в распахнутое окно покоев Николая. В комнате оказалось пусто. Большую часть помещения занимали столы, на которых пустого места не оставалось из-за сложных аппаратов, банок, пробирок, мензурок и прочего медицинского барахла. Рядом с застеленной кроватью стояла опора, на которой крепились вместительные колбы с выходящими из них длинными гибкими трубками для капельниц.

Я залез внутрь и поморщился — пахло тут действительно как в медицинской клинике, да и убранство не слишком-то отличалось. Разве что забитые книгами шкафы, обои и картины выбивались из общей атмосферы больничной палаты. Скользнув взглядом по потертым переплетам, я отметил обилие приключенческих романов. На полотнах в рамах изображались дальние берега, корабли и бескрайние горизонты. Проводивший большую часть жизни в кровати Николай Шереметьев грезил странствиями и приключениями.

Печально…

Быстрый обыск помещения не принес никаких результатов. Порывшись в шкафу с одеждой, я бесцеремонно вытащил оттуда пару сорочек, которыми быстро смахнул дождевую влагу со своей одежды, после чего тщательно вытер и обувь, чтобы не оставлять мокрых следов. Грязные сорочки отправились под кровать, а я крадучись направился к двери, за которой разлилась гнетущая тишина.

Коридор оказался пуст. Вспомнив короткую экскурсию Николая, я осторожно подергал ручки дверей — все оказались заперты, кроме одной — той, что вела в библиотеку. Искусство скрытного взлома замков в перечень дарованных драгуном сил не входило, так что мне пришлось довольствоваться тем, что есть и начать обыск отсюда.

Проникнув в библиотеку, я замер и прислушался. Как и положено в подобных местах, здесь царила тишина. Лишь ливень хлестал по окнам и колотил по подоконникам. Это играло мне на руку. Шагая по мягким коврам, заботливо поглощающим любой шорох, я добрался до лестницы, соединяющей все три этажа особняка Шереметьевых.

Внизу тоже никого не оказалось, так что мне удалось добраться до коридора первого этажа незамеченным. Прежде чем открыть дверь, я замер, размышляя над тем, как поступить дальше. Только моя ладонь легла на ручку двери, как внимание привлекли торопливые шаги и стук по металлу.

— Госпожа, он уснул, — раздался тихий женский голос.

Лязгнули замки, с тихим скрипом открылась тяжелая дверь, и голос Шереметьевой спросил:

— Сколько сонного порошка ты добавила в еду?

— Как вы и сказали, барыня, ложку, — торопливо отозвалась, судя по всему, горничная.

— Хорошо, — звук одних шагов отдалился, потом снова приблизился.

Видимо, графиня возвращалась зачем-то в лабораторию. Опять скрипнула дверь и уже знакомый лязг свидетельствовали о том, что дверь закрылась. Теперь уже женщины пошли по коридору вдвоем: неспешные и величавые шаги смешивались с быстрыми и суетливыми.

Приоткрыв дверь и убедившись, что путь чист, я выскользнул наружу и крадучись пошел следом. Графиня Шереметьева и горничная проследовали в гостиную, где на диване у камина спал Николай. Пригибаясь так низко, как это возможно, я пробрался внутрь и притаился за массивным креслом.

Людмила Валерьевна склонилась над покрытым испариной лицом внука и коснулась его лба, а затем и шеи, проверяя пульс.

— Свободна, — властно велела она горничной и та, поклонившись, поспешила покинуть гостиную.