Шрифт:
– Да… я верен традициям, - осторожно ответил он.
– Именно, - кивнул я. – А потому я вас прошу: подготовьте доклад о состоянии правопорядка в крупных городах. Особо интересуют Петроград, Москва, Харьков и Варшава. Также мне нужно полное досье на всех лидеров социалистических и анархических организаций. Все, кто хоть раз упоминался в донесениях охранки. И ещё… - я сделал паузу, - вы вызовете ко мне Петра Аркадьевича Столыпина. Сегодня же.
Он замер.
– Ваше Величество… но ведь…
– Да?
– Простите мою смелость, но Пётр Аркадьевич мёртв… его застрелили три года назад.
Холод пробежал по позвоночнику. Я закрыл глаза на миг. Поторопился.
– Да… конечно, - кивнул я, скрывая внутреннее разочарование. – Значит, опора, на которую я надеялся, уже исчезла. Тем более нужно действовать быстро.
Горемыкин молча кивнул, но в его глазах вспыхнул вопрос – кем стал этот человек, которого он знал столько лет? Был ли он тем же царём, или… чем-то большим?
– И ещё одно, Иван Логгинович. С этого дня я хочу, чтобы каждый мой приказ, каждый разговор и каждый документ… проходили через одну секретную канцелярию, которую я сформирую лично. Больше не будет случайных слухов. Поняли меня?
– Безусловно, Ваше Величество, - ответил он, поднимаясь. – Это… радует меня. Ваш тон и решимость.
Я слегка улыбнулся.
– Радуйтесь, пока есть возможность. Впереди нас ждёт совсем иная Россия, Иван Логгинович. Совсем иная.
Он покинул кабинет, оставив меня наедине с тишиной. И только тогда я впервые по-настоящему почувствовал:
эта игра началась. И ставки – вся история мира.
***
Я остался один. В кабинете повисла густая, наполненная будущими решениями тишина. Я сделал пару шагов к полке и наугад вытащил старую папку с внутренней перепиской Министерства внутренних дел. Пролистывая документы, я понял, насколько дряхлой и разрозненной оказалась имперская система. Казалось, что бюрократия сама по себе живёт в параллельной реальности – медленной, громоздкой и совершенно не готовой к вызовам времени.
“Нужны люди, не чиновники. Управленцы. Мастера войны и мира.”
Я мысленно составил список тех, кто может быть полезен. Я знал их будущие заслуги – или провалы. Это был мой козырь. Я мог собрать лучшую команду империи задолго до того, как их признают великими.
Первым в памяти всплыло имя: Алексей Алексеевич Брусилов. Генерал, талантливый стратег, автор одного из крупнейших наступлений Первой мировой. Он должен получить полномочия уже сейчас, а не через два года, когда будет поздно.
Затем – Пётр Николаевич Врангель, офицер, который в другой реальности сражался за Белую армию. В нём была сила и харизма. Он не должен остаться на обочине будущего.
Я подошёл к рабочему столу и начал писать указ:
«Повелением Императора Всероссийского, генерал-лейтенанту Алексею Брусилову поручается разработка новой мобилизационной схемы Юго-Западного фронта. Срочно. Немедленно представить доклад Его Величеству.»
Затем второй указ – о встрече с представителями инженерных училищ и военных академий. Нужно наводить мосты с технической элитой страны. Я знал, что через 20 лет в это же стране родятся танки «Т-34», ракеты Королёва и ядерное оружие. Но при правильных условиях это всё можно ускорить на десятилетия. Я не заметил, как наступил полдень. В окно пробивалось яркое летнее солнце, освещая бумаги на моём столе.
Будущее начинало дышать по-новому.
Когда посыльный доложил, что прибыли командующие гвардейских дивизий, я поднялся. Встреча с военными – ключ к укреплению власти. Гвардия лояльна – пока верит в силу императора. Я собирался убедить их, что я – не просто царь, но и стратег, и государственник.
Я распахнул дверь кабинета.
– Зовите их. Начинаем.
В это мгновение я чувствовал не просто уверенность. Я чувствовал силу. Не ту, что исходит от трона или короны, а ту, что приходит с пониманием:
я знаю, что будет.
Я знаю, чего нельзя допустить.
И я здесь, чтобы изменить это.
***
В Белом зале стояли трое: генерал-адъютант Владимир Артемьевич Дедюлин, командующий лейб-гвардией; полковник Павел Жилин, молодой, но храбрый офицер, участвовавший в подавлении беспорядков; и генерал Витольд Новицкий, поляк по происхождению, консервативный, но дисциплинированный. Они выстроились по уставу, лица – спокойные, но в глазах – напряжённый интерес.