— Давно ли ты обитаешь здесь? — спросил он, указывая в бездну хаоса.

— Нет, — ответила душа. — Отсюда я вылез несколько дней назад, и пригляделся к здешним диковинным камням, и с высоты обозрел лежащие окрест края. Затем меня сморила усталость, и я на время отступил. Думаю, это повторялось несколько раз, но одинаковость сбивает мой разум с толку.

— Таков путь каждой души при вступлении в смерть, — объяснил Ждод.

— Мы знакомы.

— Соглашусь, — промолвил Ждод. — По тому хотя бы, что речь твоя мне яснее речи других душ.

— Так есть другие?

— Много.

— Но не здесь.

— Да. Здесь я обитаю в одиночестве либо в обществе близких мне душ. Ты тоже можешь здесь обитать, ибо мы были знакомы в жизни, но я приглашаю тебя выйти и вместе со мной осмотреть прочие края. Многое там не завершено и нуждается в улучшении.

Тот согласился и обрел силу ума, а равно устойчивый облик быстрее любой известной Ждоду души. Имя он себе взял Плутон, ибо так ему вспомнилось.

Плутона влекло устроение Земли. Научившись ее преобразовывать, он принялся расхаживать по разным краям (крыльев у него не было) и совершенствовать их облик. Общие формы, созданные Ждодом, он не менял, но придавал им большую сложность и разнообразие. На гладких адамантовых обрывах пролегли извивы и трещины, их пронизали жилы и слои невиданных прежде камней. Горные породы, созданные Плутоном, состязались красотой и разнообразием с цветами в Саду. Ждод знал, что Плутона огорчает скопление ошибок, породившее Узел, и, дай ему волю, он бы все там сровнял и пересоздал. Посему Ждод постановил, что Узел должен оставаться неизменным.

Избавившись от чужого глаза, Ждод вернулся к Твердыне и сделал ее больше и сложнее, чем требовалось для какой-либо цели, ибо его не отпускала память о неудаче в сквере. Чтобы прогнать сомнения, он должен был доказать себе: его способность лепить мир по задуманному нимало не оскудела. В этом он скоро убедился и чувствовал, что близость хаоса не помеха, а скорее помощь. Некогда его злейший враг, хаос превратился в источник творчества. По пути от исполинского карниза Ждод вновь прибег к силе хаоса и окружил все это место ураганами. Ураганы подхватывали брызги от бесчисленных водопадов, окутывая Узел стеной грозовых бурь, сквозь которую могли пройти лишь Плутон и сам Ждод.

И все же, вернувшись к Дворцу, он не смог воздвигнуть четвертую башню со стороны Города. Страж, который вроде бы вполне оправился, смотрел на него с изумлением. Чуть поодаль стояли Всеговор и Самозвана, тоже наблюдая за ним, и Ждод знал: из Города на него смотрят и другие души.

Позже, размышляя об этом в Саду, он нашел ответ — все дело в других душах, в их восприятии. В одиночестве он волен менять что угодно — надо лишь вообразить желаемый результат. На глазах у других душ все сложнее. Видимо, любая перемена — например, строительство башни — производит соответствующие перемены в умах всех наблюдающих душ. А души сильны сами по себе и обладают некоторой инерцией, особенно когда должны согласно увидеть создаваемое со множества разных точек зрения. Все в мире связано узами, которые необходимо разорвать, прежде чем произвести перемены, и узы эти плетутся восприятием душ.

Он отослал Стража, Всеговора и Самозвану и повелел туману собраться вокруг холма. (Туманы, как и другие атмосферные явления, были теперь не редкостью.) Как только Дворец окутало мглой, Ждод без труда возвел четвертую башню. Еще он добавил перед Дворцом новые помещения: комнату между Сторожкой и главным залом, где мог бы поселиться Всеговор, дабы разговаривать с другими душами, и башню над Сторожкой — для Самозваны, если ей захочется здесь жить.

Когда туман рассеялся и души увидели новый облик Дворца, в их умах произошли перемены, но Ждоду не надо было для этого трудиться — мир просто сказал им, каково все теперь. Дабы подтвердить свою догадку, он дождался ночи (в это время все души уходили в дома). Ждод спустился в Сквер и на всякий случай еще окутал площадь туманом. Без всякого труда он поднял застрявший в траве камень и воздвиг башенку наподобие тех, какие поставил по углам Дворца.

После этого во Дворце и в Городе на время воцарился порядок. Всеговор занял свою новую комнату, а Самозвана обжила башенку над Сторожкой.

Лето сменилось осенью. Ждод взял в обычай иногда ходить по улице и гулять в Сквере, приглядывая, чем заняты прочие души, и давая им себя посмотреть. Он теперь узнавал и другие души, чем-либо себя отличившие. Одна любила сидеть на башенке в Сквере и просто глядеть иногда днями напролет; Ждод назвал ее Долговзорой и устроил ее комнатку наверху четвертой башни Дворца, той, что смотрела на Город. Еще один обустроил свое жилище на удивление красиво и сложно; его Ждод нарек Делатором и поселил в домике рядом с боковой стеной Дворца, дабы тот изготавливал новые вещи вдали от мешающих взглядов остальных душ.

Ждод научил Самозвану летать на большие расстояния и показал, как преодолеть завесу бурь вокруг Твердыни. Зимой ураганы бушевали особенно яростно, но гибкое тело и проворные крылья Самозваны с ними справлялись. Делатор, напротив, был из тех нелетающих, чьи крылья усохли за ненадобностью. Ждод иногда переносил его в Твердыню и оставлял там на недели ее улучшать. Здесь Делатор научился творить вещи из различных металлов, прозрачного камня и новых горных пород, которые разместил в недрах Узла Плутон. Делатор добывал минералы и руды с помощью других душ, чью страсть к земле подметила Долговзора.

Сам Ждод тем временем подолгу трудился в Саду. Он задумал нечто сложнее всего, что сотворил с тех пор, как впервые извлек себя из хаоса.

Замысел пришел, когда Ждод смотрел с высоты на Сквер и движущиеся души пробудили еще одно почти-воспоминание. У него росла уверенность, что в мире, где он жил, пока не умер, обитали существа, движущиеся по собственной воле. Этим они отличались от деревьев, травы и цветов, которые были неподвижны и лишь колыхались на ветру. Однако не были они и душами, а принадлежали к некоему промежуточному разряду. Думал Ждод о них давно и чувствовал, что Земля без таких существ остается незавершенной. Однако мысль была настолько смутной, что он нисколько не продвинулся, пока случайно не догадался собрать цветы в клумбы — этим, взяв у него общую идею, занималась теперь Самозвана. Благодаря ей цветы были везде, даже там, где им быть не положено, например на ветках деревьев. Долговзора часами глядела на них с легким смущением, которое не умела выразить словами, но легко передавала через единение аур: цветы, хоть и прекрасные, были одиноки и стали бы лучше, роись вокруг крохотные души-которые-не-совсем-души. Они должны порхать на маленьких крылышках, садиться на цветы и наполнять воздух негромким гулом.