Поболтав еще немного, она потихонечку вытащила свою руку из рук отца и усвистала в женскую половину. Как представил Константин Николаевич, хвастаться перед матерью и своими родственниками, особенно перед сестрой Олей, своей беременностью.

Николай I только вздохнул. Будущий мальчик будет когда-то лежать в его руках, как у матери, и даже, может, станет орать. Ах какая соблазнительная картина, жаль только ей очень далеко до реальности!

В любом случае Николай и не подумал останавливать дочь. Только мягко попросил не доводить своего брата цесаревича Александра и его жену до белого каления. Константин Николаевич подтвердил просьбу ее отца молчаливым кивком.

Мария перевела недоуменный взгляд теперь уже на мужа:

— Послушайте, вы сегодня оба какие-то странные — вначале папА, теперь ты. Уж ваше-то высочество чем мной недовольно? — от жены повеяло таким едким сарказмом, что он невольно поморщился. Сказал, тем не менее, примирительно:

— Дорогая, я всего лишь хотел сказать, что твой августейший брат и его красавица жена и без того страдают, что у них родилась дочь, а не сын. И если ты вдобавок начнешь хвастаться своим большим животом с имеющимся там сыном, это будет принято не очень хорошо. Более того, такое поведение будет точно воспринято, как подлая издевка.

«К тому же ваш отец, не довольный таким положением, и без того вынес мне все мозги», — мысленно добавил он. Сказать вслух Константин Николаевич это не мог, поскольку Николай I стоял рядом и внимательно слушал. Вряд ли ему было приятно, хотя великий князь готов был о заклад, что и он как раз этим и занимался. Посмотрел на Марию — поняла ли, милая и родная, что он далеко не все сказал?

Жена в ответ сделала насмешливый книксен с огроменным животом (очень смешно, аж плакать хочется), глянула на отца, промолчала. Все она понимает, умница, просто действует на зло несчастному, но любимому мужу, как будто он это и нечаянно придумал. Вот ведь… нехорошая женщина, а еще на сносях!

В отместку он чувственно, как любовник любовнице после интимной встречи, поцеловал Марии руку. Настолько сладострастно, что ее щечки заалели, а взгляд покрылся поволокой. Она торопливо вышла из кабинета отца, что-то пробормотав, видимо, попрощавшись.

— Однако! — удивился император откровенно любовной сцене, но сказал немного другое: — Как Мария капризничает! А я-то думал, что ты в своей семье полновластный хозяин.

И почти укоризненно посмотрел на зятя. мол, реально мужчина ты, или просто пройтись решил?

— Ваше величество, — с мягкой укоризною сказал Константин Николаевич, — мы же живем в цивилизованном мире, где женщине также даны большие права. Тем более, самой великой княгине, вашей дочери. Сейчас уже не наорешь на такую жену. Самому станет стыдно, прежде всего.

— Согласен, — вдруг неожиданно сдался Николай. Бросил на зятя потеплевший взгляд и предложил: — надо, однако, перейти к делам. Присоединяйтесь и вы обязательно к нам, — предложил он Канкрину.

Министр финансов, до этого бывший незаметным при семейных заботах императора, — дескать, я тут не при чем, исполнился горделивого спокойствия и подошел к мужчинам.

Николай, больше к зятю, чем к Канкрину, хотя и ему он явно показал — вижу и помню — сказал Константину Николаевичу:

Намедни вы провели разбор среди чиновников финансового ведомства. Не поделитесь ли с нами своими впечатлениями, как лицо совершенно постороннее, но совершенно свое?

Можно говорить все, кроме явных оскорблений.

Сказано все было почти по демократически, а не по-царски «Се аз, самодержец и помазанник божий», но великий князь почувствовал себя на очень скользком льду. Кожей почуял несильную, но опасность. И даже не из-за недовольного, в общем-то, министра финансов. Опасность для него представлял сам император, который желал иметь постороннее как бы непредвзятое мнение о СВОИХ чиновниках. Ха, непредвзятое! Начнешь врать, выгораживать чинуш, государь обидится. Скажешь правду — оскорбится. И ничего, что он и сам приказал. Кому будешь жаловаться?

Может лучше совсем обойти эту тему? Да еще при Канкрине… Не зачем обижать хорошего, в общем-то, человека и профессионального финансиста.

Константин Николаевич еще в XXI веке немного знал из вузовского курса, как мало было в России (да и в мире) хороших финансистов — администраторов. В России (а позднее и в СССР) это человек пять — шесть, не больше. И это с эпохи Петрам Великого, или, лучше, с эпохи министерств. Как всегда — министров много, способных администраторов очень мало.

Приветливо улыбнулся господину министру, как старому и доброму знакомому, уточнил для императора:

— Ваше императорское величество, моей главной задачей в оном министерстве было не поиск червоточин среди служащих, а, прежде всего, проработать грязные действия прохиндея Стюарта. Как грязно наследил и что наследил. В деловых качествах чиновников я разбираюсь не очень хорошо — все же не финансист, а юрист.

Николай эти слова воспринял, как отказ, сухо произнес:

— Прошу вас, великий князь, тогда скажите, что хотели. Ведь вообще впечатление от чиновников у вас остались?

Князь Долгорукий мысленно только руки развел — не придворный он, не могу кланяться и лебезить! Видимо, ошибся в своих намерениях, и император действительно хотел правду–матку? Также сухо произнес: