— Это уже так много? — спросила она доверчиво у мужа. А у кого она может спросить, как не у законного супруга?

Тот ласково ее поцеловал, не выдержав, потрепал по волосам, сказал:

— Ты не была у своего отца почти полжизни будущего Николая Константиновича. Окстись! Я бы на месте Николая I даже бы обиделся. Ребенок ведь хоть и в тебе, но все чувствует.

Разумеется, никто из Романовых не обиделся бы, а малыш еще слишком маленький, но Маша окончательно успокоилась и лишь попросила подтвердить:

— А ты нас проводишь, mon sher?

А то он не любящий муж и не заботливый отец!

— Конечно, милая, не только провожу, но и представлю самому государю императору.

Мария улыбнулась. Представить родную дочь отцу мог только не очень умный человек. Или совсем влюбленный.

— Нет, представлять нас не надо, — уточнила она, — а вот проводить бы хорошо. На улице так опасно.

Опасно? Мухи крокодилами залетали, подлые?

К сожалению, мнения самого Константина Николаевича дальше никто не спрашивал. Ведь он был в семье только муж, то есть самое бесправное существо в период беременности жены и младенчества любимого ребенка. А потому ему лишь пришлось грустно промолчать и отправиться распорядится на счет работающих карет. Или, хотя бы, одну карету.

Эх, попросить бы совета у старших товарищей, хм, у тех же жандармов, но что-то попаданцу подсказывало, что это бесполезно. Того же Александровича Бенкендорфа, графа и генерала-от-кавалерии, по слухам, дома жена, три дочери и две падчерицы (!) совсем затянули в сладкий омут. Куда уж Константину Николаевичу с ним тягаться.

И дело ведь не только в том, что Мария Николаевна была старшей дочерью императора и великой княгиней. Главное, она красивая, умная и такая обольстительная, а то, что беременная, так в глазах мужа это еще придает ей страстную пикантность. Такая сладострастная няшка, так и обнял бы ее попаданец, не крепко, разумеется, но очень любовно. И добровольно сам готов попадать в рабство. Пускай!

Ну, надо сказать, что все же за пределами собственной семьи его полномочия резко увеличивались. Он легко добился выполнения своих «огромных задач» — распорядился привести в рабочее состояние грузопассажирское устройство того времени — обслуге вытереть пыль и грязь, проверить колеса и оси, отремонтировать, если что, — и на нем отправить их (и себя тоже) в Зимний дворец. Сам по себе решил — только одну карету, зачем им больше, чай, семья с одним ребенком, да и то будущим, не гвардейская рота, легко уместятся.

Кстати, По случаю наличия беременной женщины, а в перспективе — и маленького ребенка им была предоставлена роскошная, но опять тяжелая и малоповоротливая карета. Так повелел сам отец Марии и император Николай I!

Эх, ведь на какие только непосильные ухищрения не пойдешь ради родной семьи! Четверка сильных лошадей с заметным усилием кое-как отправила тяжелую карету в дорогу. И не из-за пассажиров — сама карета была громоздка и весила весьма прилично. Если бы не брусчатка питерской мостовой, они бы, скорее всего, так быстро не проехали бы. Или совсем остались у дома!

По-видимому, именно скорое передвижение этого агрегата сподвигло заговорить всех членов семьи. Всех, кроме мужа. Сначала Маша что-то обрадовано спросила у него, не давая ответить. Потом зашевелился, задрыгался в животе ребенок, как бы намекая, что и он сам может ходить. Жена только охнула и бессильно растеклась на диване кареты.

Из этого был только один большой плюс — ему никак не требовалось отвечать на многочисленные вопросы Маши. Даже слабенько реагировать. Сиди и многозначительно улыбайся. Только уши сильно опухли.

Бедный я муж! — подумал Константин Николаевич, смеясь иронично над собой, — и ведь никто не пожалеет, горестного. Скажут только удивленно — завел женщину, ухаживай, корми и бесконечно слушай. А ты что думал, несчастный?

Сиди вот, мучайся. Рядом вольготно сидит жена, прижившись к его боку и непрерывно щебечущая. Так птицы поют — очень много, непонятно, но весьма красиво.

Ей очень идет наряд из зеленого бархата и которой надо в связи с этим обязательно вручить изысканный комплимент. Судя по тому, как часто и настойчиво она бросает на него взгляды — обидится обязательно, если промолчит, и весьма громко. Женщины это умеют, прелестные нежные гадины.

Перед ними сидит (лучше пока сказать лежит) ребенок, в недалеком будущем еще просто комочек протоплазмы, настойчиво стремящийся жить и постоянно это подчеркивающий пинками в маму. Охо-хо-хошеньки, а все-таки это его ребенок. И Маша даже жалуется, что он смотрит в его сторону пока еще бессмысленным взглядом, якобы добивается внимания. Путается, наверное, милая девочка, у него и глаз-то нету!

Семейный ад длился примерно минут десять. Именно столько понадобилось времени для кареты, чтобы дотащится до Зимнего дворца и выпнуть пассажиров у парадного выезда. Там у Марии, к счастью, сразу нашлась масса неотложных срочных дел, требующих ее обязательного внимания, и (ух!) Константин Николаевич мог облегченно вздохнуть. Нет, о нем совсем не забыли, но милостиво отпустили погулять до вечера. Разумеется, с полным отчетом в семейной постели. Ладно уж. Зато сейчас почти полная свобода!