— Что молчишь? — еще грубее спросил его жандарм, — пой соловьем, пташка, если хоть немного хочешь жить. Помни, ты пойман с такими же грабителями при попытке вооруженно напасть на рабочий кабинет самого императора. ИМПЕРАТОРА! Тут только одно наказание — пеньковая петля. Немного поваляешься на холодном петербуржском солнышке в назидание другим. И в землю, на закуску могильным червям.

Голос следователя холодный, какой-то противный, как-то вызывал неосознанную дрожь. И узник первым, что выговорил, было тайные сведения, которые он хотел до конца утаивать на допросе.

— Я поданный ее величества английской королевы, я вам не подсуден! — возопил «Генрих» возмущенно. Я непременно буду жаловаться в Форин Офис!

— Гляди-ко ты! — удивился Константин Николаевич, — а официально ты нам по-другому назвался. Голубчик, — обратился он к писарю, — напомни, как его?

— имя «Генрих», ваше благородие, фахмилие он не говорит. Ноне мещанин города Луги, — готовно ответил писарь, посмотрев для гарантии в текст допросных листов.

Господина следователя, конечно, надо было называть совершенно по-другому: по служебному чину — его высокопревосходительство. По социальному статусу — его императорское высочество. Но Константин Николаевич был спокоен. Нечего кидать бисер перед свиньями. А англичане только этими животными были.

Он сам приказал так себя называть и ничуть не горевал. Зато какая маскировка, а? Пусть-ка думает, что он самый хитрый. А мы еще прижмем его у тюремной тюрьмы!

Вот и сейчас появилась хорошая возможность. Самым настоящим оловянным голосом дубины служаки, он поинтересовался:

— Так кто ты у нас, милейший, суконный русский али подлинный англичанин?

«Генрих» уже успокоившись, попытался сыграть под дурачка:

— По происхождению я немецкий поданный, но сейчас живу и служу и управе города Луги.

Б-бах! — гулко опустился на стол тяжелый кулак следователя:

— Все-таки решил врать. Усугубляешь вою вину. Ты же сам только что назывался англичанином! И потом — речь у тебя очень культурная, не похожая на мешанина. Думай, как врать поскладнее.

Федор, — это он уже плюгавенькому писарю, — позови-ка сюда местных надзирателей.

Подождал пока придут надзиратели — здоровенные жандармы, кровь с молоком. Сказал им:

— Вот что, ребятишки, энтот злодей решил со мной лукавить. И пока он думает, как поскладней соврать, дайте ему десяток розог! Что б вразумился.

Узник и без того понимавший, что надзирателей для хороших затей не зовут, забился в могучих руках жандармов, в отчаянии закричав с иностранным акцентом (толи немецкий, толи английский):

— Я есть англичанин, то есть немец, вы не имеете права, а-а!

Крепкие надзиратели, привыкшие ломать сопротивление узников, легко его скрутили. А тот, бедолага, и шевелится и не мог из-за кандалов на руках и ногах. А потом пошла массовка — на специально расположенном для этого топчане, его разложили и стали вразумлять под крики Вильямса Алертона (попаданец уже почти догадался, кто это).

И он ведь не злодей. Десяток ударов дали и все пока. А там пусть сам, паршивец, думает — сознаться или терпеть порку.

— Ну что злодей, обдумал? следователь так нехорошо на него посмотрел, добавил: — али еще добавить березовой каши? А чтобы ты лучше кумекал, вот тебе выписка из протокола твоего дружка Стюарта. Со слов дипломата написано:

«а для более лучшего воровства бриллиантов из Бриллиантовой комнаты Зимнего дворца мне помогал Генрих, он же Вильямс Алертон». Последняя часть предложения была жирно подчеркнута карандашом.

— Ну, подлец, понял, ни к чему твои придумки не помогут, все уже известно! — и следователь довольно заерзал на колченогом табурете.

На самом деле все было не так все просто. Стюарт, конечно, о «Генрихе» много чего наболтал, но кто он такой не сказал. Толи сам не знал, толи, что скорее, пытался не дать его арестовать. Понимал, чем это скажется ему самому. Но аналитический мозг опытного полицейского XXI века позволили примерно вычислить, кто это.

А далее техническая работа. Тот же писарь Алексей написал фальшивую выписку. И теперь Константин Николаевич довольно напряженно смотрел и гадал — клюнет рыбка или нет?

Рыбка клюнула, заморгав от напряжения. Все-таки англичанин привык сам допрашивать, а не был допрашиваемым. Да и старый полицейский XXI века куда как опытнее и искуснее непрофессионального уголовника XIXвека.

Ну а раз признался, что такой-то деятель, должен отвечать за свои преступления в Российской империи. А как же! Тем более, нашалил он в нашей стране изрядно.

Для начала Константин Николаевич рассмотрел самое важное для Вильямса, за которое, если б Николай I решился (а он еще может решиться, Алертон официально не имел защитительного статуса дипломата), его бы повесили. Кража важного документа — так называемого лжезавещания Николая I (условное название попаданца).