Мир замер.

Что?..

Я уставилась в экран, как будто могла силой мысли выжечь из него объяснение. Или, например, ответ: «Шутка. Это был не он. Это был таракан из отдела кодирования.»

Я прикусила губу и посмотрела на экран. А он… погас.

Фраза исчезла. Полностью.

Всё, как я и говорила на инструктаже: одно прочтение — и в небытие.

И тут меня накрыло.

Он жив. Он получил артефакт. Он понял, как им пользоваться.

(То есть, я не зря страдала три часа, пока начальник думал, что зелёный — это зарядка.)

Тут артефакт тихо пискнул снова. Я дернулась, как ошпаренная, но это уже не было личное — стандартное уведомление: «Отдел получил расшифровку сигнала.»

Они тоже прочли.

Они тоже увидели.

«Ох уж эта неугомонная шестерёнка…»

Я схватилась за лицо.

— Великолепно. Теперь весь отдел дознания считает, что у нас с ним страстная романтическая драма с механическими метафорами!

На душе при этом, конечно, было... Тепло. И немного щемяще. Как будто кто-то где-то нажал именно ту кнопку, за которую я боялась отвечать. Но слишком долго ждала, чтобы не улыбнуться.

Я погладила корпус артефакта и пробормотала:

— Ничего, остолоп. Связь есть. А значит, я тебя ещё вытяну. Даже если ты уже по уши в интригах, борщах и дочках министров.

Потому что я — шестерёнка.

И если начну крутиться, то весь этот механизм обратно не остановить.

Интерлюдия: Кабинет, песок и связь

Поместье, в котором меня разместили, располагалось на самом краю раскалённого песчаного пригорка. С высоты балкона было видно, как медленно, почти лениво, песок ползёт по крышам старых зданий — как будто время здесь тоже решило прилечь отдохнуть в тени.

Вокруг всё было слишком... идеально. Белёные стены, арки в арабском стиле, тяжёлые ковры, тонко пахнущие сандалом, и окна, затянутые легчайшим шелком. Даже жара казалась выдрессированной: солнце не обжигало, а скорее мягко припекало, как заботливая бабушка из Таврии.

Мне отвели кабинет — широкий, прохладный, с высоким потолком и книжными полками, выстроенными так ровно, будто кто-то прикладывал к ним линейку. На столе аккуратно лежали отчёты, а в ящике — те материалы, которые должны были оставаться вне чужих глаз.

Но всё это… Всё это было не по-настоящему. Как и я.

Уже третий месяц под прикрытием, я медленно забывал, как это — говорить вслух, не выбирая каждое слово, чтобы случайно не выдать себя. Каждый день приходилось быть чужим человеком. Никол Вейл. Улыбчивый, надёжный. Псевдодипломат. Новоиспечённый поклонник дочери министра из Зира’Джана.

Почти получилось поверить. Почти.

Но вчера... всё изменилось.

Мои коллеги — редкое исключение из правил — оказались не только живыми, но и сообразительными. Они рискнули, и артефакт всё же добрался до меня. Маленький, гладкий, с едва заметной гравировкой. Пах слегка маслом, и когда я включил его, он мягко щёлкнул, как будто узнал меня.

И сразу же… этот узор. Эта подача. Артефакторика.

Я сразу понял. Это она. Никки.

Кто ещё сделает артефакт связи таким нарочито сложным и одновременно — идиотски гениальным?

Сел на край стола, подвинул к себе артефакт и начал настройку.

Нажал зелёный кристаллик и провел все настройки по указанным на листике.

И вот тогда, почти случайно, в голоде проскочила одна фраза.

«Ох уж эта неугомонная шестерёнка…»

И артефакт вжикнул.

Тихо. Уверенно.

Как будто сказал: "Принято. Сообщение передано."

Я даже замер.

А потом — засмеялся. Настояще, почти по-настоящему.

Если бы кто-то сейчас зашёл — удивился бы: зачем уважаемый Никол Вейл сидит в одиночестве в тишине и смеётся, глядя в кристалл?

Но мне было всё равно.

Это был первый настоящий, живой отклик за долгие недели. И если артефакт сработал — значит, в Отделе уже получили. Может, даже она. Никки.

А может, нет. Может, только на артефакте у меня и есть эта связь.