Решено было, что она в этой компании — служанка, притом слабоумная, дурочка, это сразу видно по её взлохмаченным белокурым волосам, в беспорядке падающим на плечи, и ещё потому, что она не говорит ни на одном человеческом языке. Когда к ней обращаются, она на всё, как сумасшедшая, отвечает только одно: «Уах! Уах!» Корчит рожи, выпячивает подбородок и вращает глазами. Однако вполне возможно, что она заколдована: никто не знает, откуда она явилась. Паскаль нашёл её в лесу: она сидела на дереве и вела беседу с птицами на их птичьем языке… В один прекрасный день, конечно, откроется, что она дочь короля, но про это ещё окончательно не решили… В общем, она пока что находится под властью злых чар и может сыграть с Паскалем и Сюзанной какую-нибудь ужасную штуку.

Всё это не что иное, как уступки Паскалю, всё придумано для того, чтобы он мог, не унижая себя, играть в девчоночьи игры: в папу и маму, в званый обед, сочинять всякие глупые сказки. Ивонна очень забавна в роли сумасшедшей, но чуточку страшная. Слишком много естественности в её нелепых выходках. Паскаль не очень уверен, что она вполне в здравом рассудке: а может, она всё-таки немножко тронутая? Это и отталкивает и привлекает его. Феррагюс тоже участвует в игре. Около двери есть будка, его приводят, приказывают залезть в будку, и бедняга с недовольным рычанием вытягивается в ней. Это — верный страж. Ведь и хижину и кедры окружает враждебный мир, полный неведомых опасностей, фантастических зловредных существ; путешествие от беседки до замка, требующее нескольких недель, всегда совершается с трепетом. Кстати сказать, в те дни, когда дети играют в беседке, время измеряется не часами, а месяцами. Говорится, например, так: «Куда девалась Сюзанна? Вот уже две недели, как она ушла на охоту». Или же так: «Мы здесь уже верных три месяца… надо идти, а то опоздаем к завтраку».

На облезлом серванте, некогда выкрашенном под жёлтый мрамор, выставлены военные трофеи: на булавках, воткнутых по краям серванта, торчат отрубленные осиные головы, головы кузнечиков, больших мух, а во втором ряду красуются бабочки, насаженные на булавки целиком — с головками и расправленными крылышками.

Досадно, что отпирать сервант запрещено: там всё ещё стоит фарфоровая посуда и стаканы.

Было решено играть в прятки только во второй половине дня, и не обязательно каждый день. Это ограничение исходило от Сюзанны и Паскаля. В сущности, они побаиваются своей тайны, своего сообщничества. Им страшно также оставаться наедине, хотя оба они только об этом и думают. Ивонна готова с утра до вечера играть в прятки. Ей надоедает изображать сумасшедшую, зато она очень любит сочинять сказки, длинные и запутанные, как её волосы.

Конечно, не каждый раз Сюзанна и Паскаль прячутся на сеновале… Если б Ивонна никогда их не находила, это могло бы вызвать у неё подозрения. Паскаль даже нарочно дал себя поймать в дровянике. И ему нисколько не было стыдно, что он попался, — ведь он, можно сказать, по-рыцарски принёс себя в жертву ради дамы. Вновь очутившись в тёплом полумраке сеновала, они обмениваются неловкими ласками. Сердце у Паскаля громко стучит, Сюзанна закрывает глаза, и у неё вырываются какие-то странные слова. Она называет Паскаля darling 11.

— Сюзанна, скажи, где ты в прошлом году была летом на каникулах?

Она покраснела и ответила не сразу. Паскаль почувствовал, что она смутилась.

— В Англии мы были, — сказала она, — ты же знаешь…

Ничего он об этом не знал, но теперь ему многое стало понятным. Несомненно там она и научилась такой игре. С кем играла? Он почувствовал ревность. Лучше не спрашивать, не знать. Из конюшни через люк доносились привычные мирные звуки: хруст сена на зубах лошадей, постукивание копыт. Тихонько заржала лошадка «Жокей». Паскаль не любит страдать. Он пользуется первым попавшимся предлогом, чтоб избавиться от тяжёлых переживаний.

— Дедушка позволил твоей маме самой править «Жокеем», — сказал он. — «Жокея» запрягут в тележку. Я знаю, я сам слышал, как он говорил фермеру. Твоя мама хорошо умеет править?

— Не знаю, — торопливо ответила Сюзанна, ухватившись за постороннюю тему. — Я никогда не видела… Мать ничего мне не говорила…

— Что ж удивительного? Ты ведь никогда не разговариваешь со своей мамой.

— А зачем я буду разговаривать с матерью? Я её не люблю.

Паскаль больше шокирован, чем удивлён. Сюзанна никогда не скажет как все дети: «мама», а только «мать». Это, разумеется, аристократично, но как посмотришь на господина Пейерона…

— А папу ты любишь?

— Нет.

Паскаля возмущает не столько чудовищность такого отношения к родителям, сколько откровенность признания. В конце концов никто не волен в своих привязанностях. Сюзанна не любит отца с матерью? Ладно, не люби, но хоть молчи об этом. Он поглядел, как Сюзанна раскинулась на сене, подогнув ноги в чёрных чулках.

— Сюзанна!..

— Что?

— Ты это не для смеха говоришь? Ты в самом деле не любишь родителей?

— А ты? — шепнула она. — Ты своих родителей любишь?

Ну, конечно, Паскаль любит и папу и маму. Он бы мог побожиться. Ему и в голову никогда не приходило, что можно не любить родителей. Никогда он не задавал себе такого вопроса. А сейчас вдруг ему кажется, что он не очень-то горячо любит отца и мать… Отчего это? Как-то неловко признаться в хороших чувствах и, будто он маленький мальчик, сказать Сюзанне: «Я люблю папочку, я люблю мамочку». Паскаль колеблется, ему стыдно, но, наконец, набравшись духу, он заявляет с нарочитой решимостью:

— Да, я очень люблю и папу и маму.