Мрак дергает одним ухом, уже засыпая.

— Ну, не знаю, как вы, — говорит мама, вынимая ручки из своего неряшливого пучка на голове, — но сегодня я проголодалась! Пойдем, поищем ужин?

* * *

Есть такой ресторан, который папа называет «дыра в стене». Думаю, это должно означать маленькое уютное заведение, о существовании которого узнаешь лишь потому что тебе сказал о нем некто, кто бывал там ранее сам. Вроде Общества, но ради еды. Сегодня вечером мы ужинаем в Мариньи, это район к северу от Квартала. Чтобы попасть в ресторанчик, не нужно искать дыру в стене, но вход довольно похож на эту самую дыру. Мы проходим сквозь ворота, и спускаемся по заросшему внутреннему дворику, пересекаем порог, который похож на стену, в которой кто-то пробил вход. Но еда… еда потрясающая.

Миски с гумбо, креветочным этуффе, джамбалайей и другими блюдами с запоминающимися музыкальными названиями, полными остроты. Я забываю про правило одного кусочка, и набрасываюсь на еду, пробуя всё подряд. Лара берет вилку и изящно откусывает от каждого блюда по кусочку, несмотря на беспорядочный характер блюд, она не проливает и не роняет ни зернышка. Бьюсь об заклад, она бы съела бенье, одетая во всё черное и на ней не оказалось бы ни пятнышка сахарной пудры.

Весь ужин держу в ладони амулет от сглаза, готовясь к неприятностям, вздрагивая при малейшем скрипе стула или странном ракурсе освещения. Но Лара улыбается и болтает, как ни в чем не бывало. Она так хорошо притворяется, что всё в порядке. Я наблюдаю за ней, желая, чтобы у меня получалось это куда лучше. Но мне грустно от того, что у нее так много опыта в этом. И хотя мы знаем друг друга всего пару недель, мне кажется правильным, что она здесь. Даже Джейкоб смягчился по отношению к ней, и я не раз ловлю, как они с Ларой обмениваются взглядами, не убийственными, а такими, что свойственны друзьям. От этого я чувствую себя счастливой и наполненной.

— Я повстречала свое первое приведение в Лондоне, — говорит мама Ларе. — Когда я была примерно твоего возраста. Не в Тауэре, или на одном из кладбищ. Я ехала на двухэтажном автобусе.

Я подаюсь вперед, понимая, что никогда не слышала этой истории.

— Он просто сидел там, — продолжает мама, — смотрел в окно, ожидая своей остановки. Он попросил меня нажать на кнопку остановки, и я нажала, а он встал и просто ушел, а я крикнула ему на прощание «хорошего дня». А мой отец лишь посмотрел на меня и спросил, «С кем это ты разговариваешь?»

Мама расплывается в улыбке.

— Мальчика там, конечно, не было. Больше я его так и не видела. И с тех пор мне никогда не попадался такой призрак, но это было так волнующе. Словно уголок занавеса, что скрывает совершенно новое для этого мира место, слегка отодвинулся.

Я прикусываю губу, мечтая о том, чтобы когда-нибудь показать ей то, другое место, взять ее с собой через Завесу.

— Вы поэтому пишете книги? — интересуется Лара.

Мама потягивает свой напиток, и немного напевает себе под нос о чем-то задумавшись.

— Знаешь, может быть, так оно и есть. Истории заставляют мир казаться чуточку больше.

Лара кивает и смотрит в тарелку.

— Свое первое приведение я увидела в церкви Святой Марии.

Папа слегка хмурится.

— Это ведь больница, не так ли?

— Да, — оживленно отвечает она, — однажды я очень сильно заболела. Скарлатиной.

Мама прикрывает рукой рот.

— Твои родители, должно быть, очень беспокоились.

Лара поднимает голову, быстро моргая.

— О, да, конечно. — она снова опускает взгляд. — Мне, очевидно, стало лучше, но меня продержали там некоторое время, и однажды ночью я не могла уснуть. Кто-то пел. Довольно громко и в коридоре. Но, как оказалось, никто кроме меня этого не слышал. — она смотрит в пространство с отсутствующим выражением глаз. — Поэтому я поднялась и отправилась на поиски.

— Чтобы отчитать их, — поддразнивает Джейкоб.

Взгляд Лары устремляется на него, но она не прекращает говорить.

— Перед дверью была занавеска, и когда я отодвинула ее, голос зазвучал отчетливее. Поэтому я пошла на него. И я нашла ее за углом, в конце коридора, она смотрела в окно и напевала. В ее руках был ребенок, и сквозь них струился лунный свет, словно большой прожектор, и я могла видеть их насквозь.

Я слегка дрожу. Но Лара лишь выпрямляется и улыбается, и довольно оживленно добавляет.

— Конечно же, я потом поняла, что, должно быть, у меня была лихорадка, и всё это был лишь сон. В конце концов, я была очень больна. Но я так и не смогла забыть ту женщину, и ее пение, и даже ребенка у нее на руках.

За столом воцаряется тишина. В конце концов, Джейкоб нарушает тишину.

— Знаете, я всегда думал, что самая жуткая вещь на свете — это детское пение, но я беру свои слова обратно. Вот это самая жуткая вещь на свете

Мы с Ларой смеемся, а мама с папой смотрят на нас так, словно мы сошли с ума.

После ужина мы возвращаемся через лабиринт садов и ворот, и попадаем обратно в Квартал. Улицы наводнены людьми, и я оглядываю их, затаив дыхание, в поисках широкополой шляпы или маски в виде черепа. Джейкоб обходит всех, заглядывая им за спины. Лара тоже оглядывается по сторонам, продолжая слушать истории мамы с папой об окрестностях Нового Орлеана.

Я всё еще думаю об истории Лары. Знала ли она, что делать? Даже тогда знала ли она, что перешла Завесу, что та женщина была призраком, пойманным духом, ожидающим, что ей помогут найти свет? Тогда она не могла знать, верно? И всё же, было сложно представить версию Лары Чаудхари, которая чего-то не знает. Сложно представить, чтобы она когда-либо была напугана или же сбита с толку.