Я бывала в Мэри Кинг-Клоудз, где людей замуровывали прямо в стены, пока они еще были живы. Я бывала в парижских катакомбах, где просто миллион костей. Местах, где прошлое просачивалось сквозь Завесу, и из-за нее доносились голоса и звуки. И даже будучи на улице, я понимаю, что это одно из таких мест. И внезапно, я понимаю, что предпочла бы встретиться лицом к лицу со смертью, нежели войти внутрь.

Парадная дверь находится в стороне от тротуара, это белый склеп под каменной аркой, вход закрыт черными железными воротами. Кончики перекладин острые, словно стрелы, и туда вовсе не тянет войти.

Прочь, будто бы доносится из здания.

Я оглядываюсь по сторонам, почти надеясь на визит Эмиссара, но по-прежнему, никаких признаков его присутствия, в это самое время Лукас вынимает ключ из кармана и отпирает дверь, наружу просачивается затхлый воздух. Я вспоминаю историю Адана в самый первый день, о звонке, раздавшемся в доме, хотя там никого не было. И я знаю, что это была история о приведениях, которую рассказывают вместо реального ужаса, из тех, что рассказывают о месте после того, как на них видели привидения, вместо тех, что объясняют, как именно те приведения там появились.

— В прошлом Нового Орлеана множество теней, — говорит папа, — но эта одна из самых мрачных. Его голос низкий и строгий каждый раз, когда он говорит на камеру.

Мы переступаем порог, и Завеса хлопает пологом передо мной. Волна ненависти, боли и страха настолько острая, что у меня выходит весь воздух из легких. Лара втягивает воздух, и, судя по всему, она тоже чувствует всё это. Давление от разрухи. Гнев мертвых. Дым выжигает мне глаза, хотя в прихожей холодно и пусто, а в ушах слышен тяжелый ритм, словно чьи-то костяшки стучат по дереву.

— Мадам ЛаЛори была светской львицей, — говорит мама без своей обычной жизнерадостности, — а еще серийной убийцей. В то время по всей стране свирепствовали ужасы рабства, ЛаЛори выделялась огромным размахом в своей жестокости.

Лукас смотрит в мраморный пол, его руки сжаты в кулаки.

— Всё всплыло наружу во время одной из вечеринок, — говорит папа. — Начался пожар, который быстро распространился по всему дому. Все вовремя выбрались, по крайней мере, они так думали. И всё же из горящего дома доносились голоса, — он тяжело сглатывает. — Даже после того, как пожар был потушен, они слышали мольбы и глухой стук кулаков. Когда пепелище остыло, они поняли почему.

Он опускает взгляд.

— ЛаЛори держала рабов запертыми на чердаке.

Желчь подступает к горлу.

— Когда начался пожар, у них не было возможности спастись.

Джейкоб вздрагивает. Рука Лары взметнулась ко рту. Завеса колышется, готовая затянуть меня внутрь, а я сопротивляюсь изо всех сил, потому что не смогу посмотреть в лицо тому, что окажется по ту сторону, и на этот раз к Эмиссару это не имеет никакого отношения.

— Некоторые события настолько ужасны, — говорит мама, — что пропитывают саму суть места. Они окрашивают его прошлое, настоящее и будущее. — она обводит рукой вокруг себя. — Это дом гнева. Так и должно быть. Мадам ЛаЛори так и не наказали за чудовищное преступление. Она и её муж бежали во Францию, оставив после себя боль и несправедливость. — Мама делает глубокий вдох, словно ныряльщик, и ступает по темному коридору. Но я не готова следовать за ними.

Я испытываю облегчение, когда Лукас возникает передо мной.

— Вам следует уйти, — тихо говорит он. — Здесь не место для…

Интересно, он скажет «промежуточников»? Но через мгновение он говорит просто:

— …детей.

Обычно я протестую, настаиваю на том, что я достаточно взрослая для того, что ждет меня внутри, но на этот раз я даже не хочу близко подходить. Мне невыносима сама мысль о тех комнатах. Лучше бы я не знала о том, что произошло, хотя мама обычно говорит, что знание — своего рода уважение. Способ почтить мёртвых.

— Вы идёте? — спрашивает папа меня и Лару.

— Не думаю, что им стоит, — говорит Лукас. Мои родители и наш гид обмениваются взглядами, нечто вроде безмолвного разговора, который иногда происходит между взрослыми.

А потом папа кивает и говорит:

— Ты прав.

Он дает мне немного наличных и говорит нам пойти перекусить, а через час мы встретимся возле особняка. С этими словами оккультурологи и их команда направляются вглубь мрачного дома, а Джейкоб, Лара и я возвращаемся на улицу. Завеса спадает, когда мы проходим железные ворота. Я прислоняюсь к фонарному столбу и дрожу от удара силы.

— Всякий раз, когда я говорю, что нам не следует идти в до с привидениями, ты никогда не слушаешь… — бормочет Джейкоб.

Мы идем по Королевской улице, стремясь увеличить расстояние между нами и особняком ЛаЛори, насколько это возможно. Пока мы идем, не могу не задаться вопросом, где же Эмиссар? До особняка ЛаЛори мои нервы были натянуты, но теперь они официально подали в отставку.

— Не выходит, — говорю я. — Мы ждали. И он не пришел.

— Быть может, он сдался, — говорит Джейкоб. — Может быть, это похоже на игру в прятки, и мы так долго прятались, что теперь игра окончена.