Шрифт:
Они действительно хотят пожениться.
Наверное, приятно делать то, что хочешь.
Клео открывает окно, впуская теплый влажный воздух внутрь лимузина, и делает глубокий вдох. — Чувствуешь, как пахнет? Это запах свободы.
— Закрой окно, — огрызается мама, проводя тонкими руками по волосам, чтобы они не пушились. В самолете она целый час готовилась к нашему торжественному приезду в дом Вале и Дамиано, и хотя она никогда бы не призналась, что нервничает, от нее исходит злое беспокойство.
Это первый раз, когда вся наша семья будет вместе с тех пор, как Валентина сбежала из Нью-Йорка. Я не виню свою сестру за то, что она так поступила - ее бывший муж был чудовищем, заставлявшим ее мучить людей. Она сделала то, что должна была сделать, чтобы выжить. Но пока она начинала новую жизнь на этой стороне света, мне приходилось наблюдать за тем, как наши друзья и родственники испытывают такие трудности, каких у них еще никогда не было.
Сейчас между нами существует разрыв. Это заметно по нашим телефонным разговорам. Всякий раз, когда я называю имена погибших членов семьи, Вэл зажимается и меняет тему разговора.
Я знаю, что ей больно, и она так справляется. Но в моей голове эти имена повторяются.
Карло. Энцо. Ренато. Бруно. Тито.
Клео выдыхает и нажимает на кнопку, чтобы свернуть окно.
— Нам нужно переговорить до приезда, — говорит мама, продолжая гладить ее по волосам. — Есть некоторые правила.
— А когда их не бывает? — бормочет Клео.
Папа откидывает плечи назад и бросает на нас с Клео серьезный взгляд. — Дамиано де Росси собирается жениться на твоей сестре и таким образом присоединиться к нашей семье, но, учитывая обстоятельства, при которых это произошло, это не означает, что мы сразу же будем доверять ему или его людям.
Обстоятельства заключались в том, что на этот раз Вэл выбрала себе мужа.
— Формально они уже женаты, — добавляет Клео.
Я поджимаю губы. Свадьба - тема щекотливая, ведь Папа и мама не были приглашены на него. Я была единственной, кому разрешили прийти. Когда я вернулась домой, мне не задали ни одного вопроса об этом. Наши родители решили сделать вид, что этого не было.
— Они поженились, когда я сказал, что они поженились, — кричит Папа. — Держи себя в руках. Не разговаривай с мужчинами без крайней необходимости. Не выходи за пределы участка. Ни в коем случае не задавай никаких вопросов о делах нашей семьи.
— Как будто мы много о нем знаем, — ворчит Клео.
— Ты знаешь больше, чем думаешь, — огрызается Папа. — Не болтай, Клео. Твои выходки достаточно утомительны, пока мы в Нью-Йорке, но здесь их не потерпят.
Моя сестра сужает глаза, бросая кинжалы на нашего отца. Они уже почти не разговаривают друг с другом. А если и разговаривают, то это обычно заканчивается бурным спором.
Папа разглаживает морщинистой рукой галстук.
— Самое главное, помни, что мы - Гарцоло. Наше имя что-то значит, даже когда мы находимся вдали от Нью-Йорка. Не давай никому повода относиться к нам с меньшим уважением, чем нам причитается.
Уважение.
За последний год я возненавидела это слово, потому что видела, на что готов пойти Папа, чтобы оно у него осталось. От своих капо, от своих союзников, от своих врагов.
Он боится, что однажды он войдет в комнату, и люди не будут склонять перед ним головы в знак почтения. Но он никогда не пытался заслужить уважение от нас, его семьи. Для него наше уважение - это данность. Он считает это само собой разумеющимся, полагая, что мы поклоняемся земле, по которой он ходит. Долгое время я так и считала, но только не после того, как он поступил в ситуации с Валентиной. Вместо того чтобы признать, что это была ошибка - отдать Валентину человеку, которого следовало поместить в больницу, - он обвинил в этом кого угодно, только не себя. Главной его заботой была его репутация.
— Как ты думаешь, что они все говорят обо мне? Они говорят, что я не могу контролировать своих дочерей. Если я не могу контролировать трех маленьких глупых девчонок, как я могу контролировать клан?
Так что я ничего не могу поделать. При упоминании об уважении я закатываю глаза.
Во взгляде папы вспыхивает гнев. Он привык к подобной наглости со стороны Клео, но от меня - послушной дочери - это неприемлемо. Ему это не нравится. Ему это совсем не нравится.
Извинение вырывается у меня изо рта, но я уже знаю, что слишком поздно. Мои ладони становятся липкими. Его пылающие глаза не отрываются от меня до тех пор, пока лимузин не сворачивает на подъездную дорожку, ведущую к знакомой испанской вилле.
— Там Вэл, — взволнованно говорит Клео, дергая за ручку двери еще до того, как мы остановились. Как только мы остановились, она выскочила и бросилась к нашей сестре. Мама поспешила следом, оставив нас с папой в машине.
— Закрой дверь, — рычит он.
Моя рубашка прилипает к спине. Я знаю, что сейчас будет, но от этого не легче.
Папа поднимает руку и бьет меня по лицу.
Я вскрикиваю, зубы клацают. По щеке расцветает боль. На мгновение время замедляется, и я слышу только знакомый звон в ушах.