Шрифт:
Афанасий пил чай с пирогами, Владияр – с медом. Выпечку он любил, но прекрасно знал, что его ждет, если съесть хотя бы кусочек сдобного теста. Когда-нибудь, когда все окончательно ему надоест, даже яд искать не придется. Достаточно наесться до отвала всего, что запрещено.
Владияр тряхнул головой. Подобные мысли все чаще его посещали. И что? Братья переживут. Только матушку жалко. Всякий раз, как Владияр думал о смерти, он видел ее, плачущую у его кровати, истово молящуюся богам, заклинающую высшие силы не забирать у нее сына. Матушку огорчать… нельзя. Никак нельзя.
Вечерами Владияр обычно читал, но сегодня не мог сосредоточиться на тексте. Ни на чем не мог, по какой-то непонятной причине. Афанасий ушел готовить ванну, Ульяна возилась на кухне. Он услышал шелест дождя за окном, и распахнул раму. Пахнуло свежестью, влагой.
Память детства, так некстати разбуженная Ульяной, оживила прошлое. Лето, серпень… Ночное… Лунный выпас, как говорили местные. Тихое ржание лошадей. Запеченная на углях картошка. И матушкина хворостина наутро, за то, что ушел из дома без разрешения.
А вот когда Володька с Любашей за ним увязались, пронесло. Хотя матушка, наверняка, и тогда знала, да пожалела соседскую девчонку.
И дождь, барабанящий по крыше веранды. Маленький Влад, едва научившийся ходить. Тот же Володька с книгой. Матушка с вязанием в руках. Яр перед шахматной доской. Его противник – отец.
«Яр, мама сказала, ты хочешь в военное? – Хочу! Я буду офицером. – Будешь…»
– Владияр Николаевич! – Афанасий рявкнул под ухом, и Владияр вздрогнул. – Что ж вы делаете?!
– А что? – спросил он растерянно.
– Сквозняк! – сердился Афанасий, захлопывая оконную раму. – И прохладно же. Простудитесь!
– Что б я без тебя делал! – язвительно заметил Владияр, откатываясь от окна.
– Померли б давно, - огрызнулся Афанасий.
Когда он так грубил, то, и правда, злился. Владияр вспомнил, как тяжело теперь переносит простуду, и содрогнулся.
– Ладно, прости, - сказал он. – Я забылся.
– Да чего уж. Ванна готова, сейчас согреетесь.
Ночи случались разные. Владияр давно отказался от снотворного. Когда работал, проблем со сном не было вовсе. Однако в последнее время спал он отвратительно, мучился то бессонницей, то кошмарами.
И сегодняшняя ночь исключением не стала. Разнообразия ради, приснилась битва, случившаяся во время турецкой кампании. Грохот пушек, запах пороха и крови, дикое ржание лошадей, звон сабель, вспышки ведовских молний. У ночных кошмаров имелось нечто, мирившее Владияра с их существованием. В снах он мог ходить. Он переставал быть калекой, снова становился тем, кем был рожден: военным офицером, защищающим Отечество.
«В атаку-у-у-у!»
– Владияр Николаевич…
Укоризненный голос Афанасия вырвал его из объятий сна.
– Опять кричал? – хрипло спросил Владияр.
– Да.
– Воды… дай.
– Может, лекарство?
– Засунь его в…
Он осекся, отчего-то вспомнив, что в доме женщина. Вот же глупость. Она и не услышит ничего. И навряд ли упадет в обморок от крепкого словца. Не барышня, чай, и не такое слышала.
– Влади…
– Цыц! – оборвал Владияр Афанасия. – Дай напиться и иди спать. И окно приоткрой, душно.
Афанасий не уходил, пока Владияр не притворился спящим. До утра он так и не уснул, потому на рассвете слышал шаги на втором этаже. И странное дело, там будто бы ходили двое.
Неужели Афанасий так быстро добился благосклонности Ульяны? Что ж, оставалось лишь порадоваться за него. И как-то проглотить утреннюю овсяную кашу, не впадая при этом в ярость.
Глава 8
– Что делаешь? – поинтересовался Афанасий, вернув на кухню самовар.
Чай, значит, они допили. Надо убрать посуду.
– Овес толку, - ответила я, отставляя ступку. – Каша мягче будет, вкуснее.
– Завтра мельницу из чулана достану, - сказал Афанасий. – Ты спрашивай, если надо чего. Сиди, чашки я принесу.
Я плюхнулась обратно на табурет. К слову, ноги меня уже не держали. И есть хотелось так, что живот сводило. Запеканки мне, увы, не досталось. Хозяин дома уничтожил ее подчистую. И для Мити не удалось припрятать кусочек.
Наблюдая, как Афанасий ставит на стол миску с оставшимися пирогами, вазочки с вареньем и медом, тарелку с сушками, сахарницу, я размышляла о том, как сглупила. Обрадовалась первому же предложению и не обговорила никаких условий. Вот на таких «мелочах» я и погорю. Сейчас у меня есть деньги, чтобы купить нам с Митей еду, но любая крестьянка на моем месте первым делом спросила бы, сколько будут платить за работу.