Горький привкус наполняет мой рот. Я не помню, чтобы у меня были такие моменты с матерью.

Отец не любил, когда она проводила со мной много времени, поэтому большую часть моего детства мы жили отдельно. Она всегда была с девочками, а за мной ухаживал целый зверинец нянек, ни одна из которых не задерживалась надолго. Когда мне исполнилось одиннадцать, он отправил маму с девочками в дом в Хэмптоне. К тому времени я был рада, что она уехала. Это означало, что она будет в безопасности от него.

— Похоже, она была хорошей матерью.

— Так и было. Она оставила нас слишком рано

Джино сцепил руки за спиной и подошел к краю террасы.

Только толстый лист стекла и черные перила не позволяют порыву ветра сбросить нас с крыши здания. Под нами раскинулся Центральный парк - темная прореха в море бетона и небоскребов.

Джино проводит рукой по своей бороде. — Мне любопытно... Как твой отец объяснил тебе наши напряженные отношения?

— Он сказал, что это из-за того, что он убил одного из твоих дядей.

Он всегда утверждал, что это был несчастный случай, но, зная моего отца, это наверняка было ложью.

Джино выдохнул низкий смех.

— Конечно, он назвал бы тебе эту причину. Наверное, он и сам в это верил. — Он кладет руки на перила. — У моего отца было одиннадцать братьев. Он ладил примерно с половиной из них. Одного из них он задушил голыми руками из-за ссоры, связанной с машиной, которую его брат одолжил, не спросив разрешения. Другой был настолько жестоко унижен моим отцом, что повесился. Мы сложная семья. Дядя, которого застрелил ваш отец, откровенно говоря, не имел никакого значения.

Я смотрю на него. — Тогда что же произошло на самом деле?

— Как ты, я уверен, понял, находясь в моем доме, я неравнодушен к воде. Но твой отец... Он любил огонь. Знаешь ли ты, что еще до того, как он убил моего дядю Альдо, он сжег один из моих складов дотла холодной декабрьской ночью?

Огонь.

Воспоминание пронеслось во мне.

Мой отец сжигал лица тех, кого допрашивал. Он хватал их за шиворот, тащил к камину и совал их лица в пламя. Когда я был ребенком, он иногда заставлял меня смотреть. Я долгие годы подавлял это воспоминание.

Джино продолжает: — Я никогда этого не забуду. Это было в канун Рождества девяносто первого года. Ты тогда еще даже не родился, верно? Я был с семьей, и Вита приготовила пир. Я до сих пор помню ту огромную жареную индейку. Она выглядела так, будто ее взяли прямо из рекламы на канале Food Network.

Он усмехается.

— Я не мог дождаться, чтобы попробовать ее. Думаю, я съел всего один кусочек, прежде чем мне позвонили. Они кричали, что горит склад. Мне пришлось оставить ужин, чтобы пойти проверить. Вита выглядела так, будто собиралась меня убить, но на складе было товаров на двадцать миллионов долларов, а в те времена это было очень много для моей семьи. К тому времени, как я приехал туда, спасать было уже нечего. Пожар сжег все дотла.

Да, это похоже на моего отца. Он любил все разрушать.

— Я прошел через дымящиеся обломки и нашел обугленный труп. Охранника. В ту ночь у нас был только один, потому что мы думали, что никто не посмеет покуситься на Рождество? — Джино звучит недоверчиво. — Никто из нас не является добропорядочным гражданином, но для таких, как мы, семья что-то значит.

Я поджимаю губы. Мой отец был прежде всего доном. Для него семья не входила даже в первую десятку его приоритетов. Он по-своему заботился обо мне, но когда речь заходила о моей матери и сестрах... Он относился к ним как к имуществу, лишенному мыслей и чувств. Он был не из тех, кто сочувствует чужой семье. При всех своих жестких правилах и традициях он плевал на все основные ценности нашей семьи.

Он уважал только одну вещь - силу. Именно поэтому ему было противно умирать слабым человеком.

Я повернулась к Джино.

— Давай не будем держать наши семьи в этом десятилетнем противостоянии из-за того, что произошло еще до моего рождения. Позвольте мне отплатить вам за ущерб, нанесенный моим отцом.

Он поднимает плечо.

— Я ценю этот жест. Правда. И, возможно, мы сможем начать с этого. Но я не могу обещать, что этого будет достаточно, потому что в ту ночь пострадал не только мой бизнес.

Предчувствие скользнуло по моему позвоночнику.

— Ты теперь женат. Однажды ты можешь разочаровать свою жену так же, как я разочаровал свою в то Рождество, и если ты любишь ее, то, возможно, тебе будет так же трудно простить человека, который стал причиной этого разочарования. — Его взгляд покидает меня и возвращается к горизонту Манхэттена. — Тот год был тяжелым для Виты. Я много отсутствовал, постоянно работал, пытался развивать бизнес. Мы были молодоженами, и она приспосабливалась к совершенно новому для нее миру. Я оторвал ее от той жизни, которая у нее была, жизни, где она была успешной, независимой и счастливой, и все потому, что я обещал сделать ее счастливее, но в тот год я не выполнил своего обещания.