– А как ты относишься к этой войне?
– спросил пленного Фриц.

"Он не глуп и, возможно, хочет получше устроиться и здесь", - подумал Шменкель, а вслух сказал:

– Чистильщиком у генерала тебе устроиться не удалось, так как на пути попался всего лишь майор.

– Продвижение майора к генеральскому чину было, так сказать, преждевременно прервано. А что касается войны, то я лучше остался бы дома, в Брюнне, и не имел бы никаких дел с господином Гитлером, но этот номер не прошел.

– Однако ты никак не проявлял своего недовольства.

– Проявлять?
– Кубат помолчал.
– Это может сделать далеко не каждый. Я ведь не герой. Если какой-то человек действительно хочет сделать что-то в этом направлении, то он, по-моему, должен не только рассказывать анекдоты про толстого Германа да слушать передачи лондонского радио. Такой человек должен решиться на что-то большее...
– Кубат еще раз вздохнул.
– Как-то я видел на улице вывешенный на стене дома список лиц, приговоренных к смерти, видел, как этих людей разыскивали эсэсовцы. Вот тогда-то я и сказал себе: "Для тебя, Ганс, важно выйти из этого положения с непереломанными костями". Вечно господин Гитлер жить и властвовать не сможет. И вот видите - мечта моя осуществилась.

– Ты прав, - согласился Шменкель, - в живых ты уже остался, а в каком качестве - тебе, я вижу, все равно: в качестве ли чистильщика сапог у генерала или же в качестве военнопленного. Потому-то все так далеко и зашло, что не ты один, а очень многие немцы думают так же.

– Возможно, - признался Кубат.

– Почему ты не говоришь: дайте мне винтовку, примите меня в свои ряды, раз считаешь, что ты против войны? Я, например, поступил именно так.

Кубат, подумав, ответил:

– Я, собственно говоря, против русских ничего не имею. Насколько мне известно, в Москве тоже есть рестораны. Официант - моя специальность. А вот бороться с винтовкой в руках - это совсем другое дело. Когда кто-то стреляет, в него тоже стреляют. Мне это не подходит.

– Почему же?

– Что об этом говорить? Вам не нравится Гитлер, мне он тоже не по душе. Но вы говорите: насилие против насилия. Может быть, вы и правы, но мне это не подходит. Мне хочется вернуться в свой Брюнн живым и здоровым, и потому я прошу вас: не говорите со мной больше о стрельбе. Лично для меня война кончилась, чему я очень и очень рад.

Пленный замолчал. На все остальные вопросы Шменкеля он отвечал так однообразно, что Васильев предложил кончить допрос. Кубату дали домашние тапочки майора, и он, довольный, ушел в землянку, где держали пленных.

– У этого хоть есть какое-то мнение, - заметил командир, - и он не делает секрета из того, что собственная шкура ему дороже военного мундира.
– По-дружески толкнув Шменкеля, командир сказал: - Ну, на сегодня довольно, Иван Иванович, пойдем-ка лучше поедим. Завтра у вас выходной день. Вы заслужили его.

Комиссар Тихомиров не любил бесполезных дней и потому на следующее утро устроил общее собрание, на котором официально представил партизанам Васильева как нового командира отряда, после чего в течение часа говорил о том, что нужно "улучшить в отряде политико-воспитательную работу". А после обеда командиры взводов объявили общую чистку оружия.

Шменкель всегда был ярым приверженцем строгого воинского порядка, однако в тот день он все время убил на то, чтобы опробовать трофейный радиоприемник. В конце концов на помощь ему пришел Григорий, только что вернувшийся из Батурино со своими лошадками.

Васильев был хозяином своего слова и к вечеру разрешил выдать каждому бойцу обещанные сто пятьдесят граммов водки. Известие это с быстротой молнии разнеслось по лагерю, и в скором времени к ребятам потянулись партизаны из отряда Морозова в надежде, что и им что-нибудь перепадет.

Шменкель, получив свою порцию водки, положил фляжку на траву и стал заниматься приемником. Вокруг него собрались партизаны.

– Ну, скоро заговорит?
– спросил Рыбаков.

– Подожди. Нужна проволока, и подлиннее.

– Катушки хватит?

– Вполне!

Прикрепив один конец проволоки к гнезду "антенна", Шменкель отдал катушку Рыбакову и попросил проволоку размотать, а конец закрепить где-нибудь на высоком дереве.

– И тогда заговорит?

– Посмотрим.

Рыбаков ловко забрался на высоченную, почти тридцатиметровую ель. Он то появлялся, то исчезал в густой зелени ветвей. Партизаны с восхищением следили за Рыбаковым.

Вскоре откуда-то сверху послышался голос:

– Готово!

– Подожди, не слезай!
– крикнул Шменкель Рыбакову и включил радиоприемник.

Шкала приемника осветилась зеленым светом, послышался легкий треск разрядов. Шменкель начал осторожно вращать ручку настройки. Неожиданно из радиоприемника полились звуки марша.