Шли, меняясь местами. Скукум шел впереди, протаптывая тропу в свежем снегу. Потом я сменял его. Это было тяжело. Снег рыхлый, вязкий. Каждым шагом проваливаешься по ступню, а то и глубже. Собакам тоже тяжело. Они пыхтели, напрягались, но тянули. Вожак, Волчий Клык, с силой напирал в шлейку, задавая темп и кусая отстающих или халявщиков.

Время от времени собаки начинали грызться. Что-то не поделили, или просто нервы сдавали от усталости. Рычание, лай, визг…

— Хо! — останавливал упряжку Джим.

Мы бросались к собакам, растаскивали их. Порядок навдили быстро. Самые непонятливые получали шестом по хребету.

— Сработаются — махал рукой Скукум — К зиме будут как шелковые

— Уже зима! — возражал я, опять проваливаясь в снег

— Это еще не зима! Вот будет минус шестьдесят, начнут трещать деревья…

Я сначала обалдел, а потом понял, что Джим говорит про градусы по фаренгейту.

Постепенно упряжка успокаивалась. Снова — Муш! — и собаки с натугой тянули нарты дальше.

Прошли несколько миль. Снегопад не ослабевал. Мир сузился до узкой полосы между берегом и лесом. Замерзшая река, покрытая торосами и снегом, казалась враждебной, безжизненной. Ни признака жилья, ни звука, кроме ветра и нашего собственного движения.

И тут… Скукум замер. Поднял руку.

— Стой, Итон. Слышишь?

Я прислушался. Сквозь шум ветра… Едва слышный звук. Стук топора. Или… удары. Слабые, неритмичные. И запах дыма.

— Там! — Джим махнул рукой в сторону реки.

Мы осторожно двинулись к берегу. Подошли к краю. Лед здесь был неровным, покрытым торосами. И вот, среди нагромождений льда и снега, мы увидели их.

Двое. На берегу. У костра. Рядом — перевернутая лодка, наполовину вмерзшая в лед. Они таскали что-то с лодки на берег — ящики, мешки.

Один — толстый, кряжистый. Второй — высокий, тонкий, с лицом, которое даже сквозь грязь и усталость выглядело… породистым.

Они заметили нас, замерли. Толстячок даже положил руку на ружье. Я вышел вперед.

— Привет! Мы из Доусона! Идем на помощь!

Оба облегченно выдохнули.

— Слава Богу! Мы думали… все. Приехали.

Тонкий, высокий, подошел ближе.

— Спасибо вам! Мы тут уже двое суток. Лодку прихватило льдом почти в одночасье. Едва успели выбраться и часть припасов вытащить. Думали, не дождемся никого.

Он протянул мне руку.

— Джек Чейни. А это мой друг, Фэтти Гросс.

Я присмотрелся к «породистому». Кого-то он мне напоминал. Джек, Джек… Да это же Лондон! Знаменитый писатель, журналист.

Вот значит, какой он. Молодой, худощавый, с умными глазами. Оброс небольшой бородкой. Ну это понятно, где ему тут бриться…

— Итон Уайт, — я пожал ему руку. — Мэр Доусона.

Его глаза расширились.

— Уайт? Вы… вы тот самый? Про которого в газетах писали? Шериф-защитник индейцев? Мистер Уайт, я хочу сделать с вами интервью! Я сотрудничаю с несколькими газетами, журналами и…

Тут Чейни пнул его ногой:

— Ты предупреди мэра, с какими именно газетами ты сотрудничаешь. И в какую партию ты недавно вступил. Думаю, мистеру Итону не нужны проблемы.

— Какие проблемы? — удивился я

Джек смутился.

— Сэр, я недавно вступил в Социалистическую трудовую партию Америки. Пишу для газет левых взглядов.

Я пожал плечеми. Тоже мне проблема.

— Я и сам им не чужд. На Фронтире можно выживать только в условиях справедливости и взаимопомощи.

Старатели переглянулись, Лондон заулыбался.

— Что же… Это отлично!

— Ладно, сейчас это все пустое Важно то, что вы целы. Идите с в Доусон по берегу. Мы протоптали тропу. Там тепло, есть еда, врач.

— Мы… мы не можем бросить все это, — сказал Лондон, кивнув на свои припасы. — На них весь наш запас на зиму.

— Часть можете взять с собой, — предложил я. — Остальное подвесьте на дереве, потом вернетесь и заберете.

Лондон посмотрел на своего толстого друга, потом на меня. Подумал.

— Ладно, — решил он. — Пусть будет по-вашему.

— Сколько лодок шли за вами? — поинтересовался Скукум

— Мы видели семь или восемь. Одна была с семейной парой, двое детей.

Я выругался. Делать было нечего, надо двигаться дальше.

Мы помогли им перетащить на берег часть их вещей, растерли лица — к вечеру стало все больше холодать.