И в а н. Не знаю.

Ф е д я. Спокойный ты человек! Вот, Забродин, твоя рекомендация. Молчишь? Он твой друг. Ты за него ручался. Что ты скажешь бригаде?

Алексей молчит.

Так! Что будем делать, товарищи?

В е р а. Я в счет будущей премии уже туфли купила!..

Б а б у ш к и н а. Премия?! Туфли?! Позор, вот что!

С т е п а н. Девушки! Как в курятнике… По очереди!

Г а л я. Товарищи!..

Ф е д я (кричит). Прекрати дурацкие шутки! (Сдержавшись.) Что ты хотела сказать?

Г а л я. Что пришел Мальян. Позовем его. (Убегает в цех.)

Ф е д я. Не пойдет. Он никогда не вмешивается в наши внутренние дела. И очень правильно.

Из цеха выходят М а л ь я н и Г а л я.

М а л ь я н. Дискуссия? Опять личные вопросы?

Г а л я (серьезно). Мы без вас не разберемся. Пожалуйста!

Ф е д я (кричит с места). Вот привязалась! Я же говорил: Аветис Иванович занят.

М а л ь я н. Нет, я свободен. (Идет к собравшимся.)

Ф е д я. Ведро! Начцеха увидит!

Груня прячет ведро.

М а л ь я н. В чем дело? (Сел.)

Ф е д я. Помогите нам разобраться. Я уже рассказывал вам о том, как работает в последнее время Груздев.

М а л ь я н. Что говорит он сам?

Ф е д я. Молчит.

М а л ь я н. А товарищи?

А л е к с е й. Я считаю, прежде чем ругать друг друга, нужно подумать, как вывезти бригаду. Завтра эти часы должны быть сделаны.

Ф е д я. Что ты предлагаешь?

А л е к с е й. Обязуюсь до завтра выпустить пятьдесят штук.

Б а б у ш к и н а. Вот здорово!

Ф е д я. А остальные пятьдесят штук? Просить Куренкова подсобить?

Б а б у ш к и н а. Ни за что!

Ф е д я. Ну?

А л е к с е й. Еще двадцать пять к утру сделаю.

Б а б у ш к и н а. Товарищи, об этом надо будет написать в газету. Это мировой рекорд!

Ф е д я. Справишься?

А л е к с е й. Не доверяешь?

Ф е д я. Я так спрашиваю… А остальные двадцать пять?

Молчание.

Груздев! Черт бы тебя взял. Может быть, ты все-таки шевельнешься? Твоего же слова ждут. Не понимаешь, что ли?

И в а н. К утру сделать двадцать пять штук… Нет, я не возьму на себя такого обязательства.

Б а б у ш к и н а. Что?

А л е к с е й. Бери, я помогу.

И в а н. Нет.

Ф е д я (задыхаясь от гнева). Ты понимаешь, какой это поступок по отношению к бригаде, Груздев?

И в а н. Понимаю.

Ф е д я. Комсомолец!

И в а н. Потому, что я комсомолец, я не буду делать то, что считаю вредным.

Ф е д я. Вот, Аветис Иванович, сами видите.

М а л ь я н. Что же именно вредно, товарищ Груздев? Расскажи, будь добр.

И в а н. Хорошо, я скажу. Я думаю, что самый большой вред бригаде приносят выпускающие: Алексей Забродин и я.

Ф е д я. Забродин?! Вред?! Алексей, слышишь?..

Б а б у ш к и н а. Это не вред, это бред, товарищи! (Громко хохочет.) Как я его срезала!

Г а л я. Дайте сказать Груздеву!

Б а б у ш к и н а. Бред! Бред! Зарапортовался!

С т е п а н. Бабушка, ну зачем!.. Тише! Говори, высказывайся, Ваня!

И в а н. Товарищи, понимаете, в чем дело… Вы все собираете часы. Каждый ставит свою деталь. И каждый из вас отвечает только за свою деталь. А целиком за часы отвечает, по существу, один выпускающий. Я не хочу сказать, что вы сознательно плохо работаете. Но когда человек отвечает только за свою маленькую деталь, у него поневоле снижается требовательность к себе: мол, все равно Забродин выправит. А зарплату каждому платят за его деталь независимо от того, каким получился весь механизм. Вот это все, мне кажется, очень неправильно. Нужно изменить…

Ф е д я. Это очень серьезное обвинение товарищам, Груздев. И, знаешь, нужно иметь смелость в твоем положении, чтоб свалить с больной головы на здоровую… Вся бригада плохо работает! Здорово! А план выполняем. А за качество хвалят. Это как понимать? Что бригада скажет?

Г а л я. Бригада ничего не поняла!

Б а б у ш к и н а. Поняла, поняла! Клевета!

В е р а. Забродин вредит бригаде!..

Б а б у ш к и н а. И всех нас обвинять в плохой работе! (Ивану.) Протри глаза! Кто перед тобой? Энтузиасты! Герои! А ты, ты… Федя, выслушай мнение бригады! (Кивает на Степана.)