Защита революции теперь означала охрану новых интересов, ею созданных. В первую очередь это подразумевало упрочение власти якобинцев-термидорианцев. Соответственно они отложили в сторону ультрадемократическую конституцию 1793 г. и попытались закрепить завоевания революции с помощью нового конституционного механизма, Директории 1795 г. На деле этот олигархический приём отменил все священные принципы республики введением жёсткого имущественного избирательного ценза, двух палат и коллективного органа исполнительной власти из пяти членов. Кроме того, в конституции теперь оговаривалось, что новое законодательное собрание должно на две трети состоять из бывших членов Конвента. Короче, Директория 1795–1799 гг. являлась правлением меньшинства бывших цареубийц, вынужденных поочерёдно отражать атаки то поднимающих голову роялистов справа, то неоякобинцев слева. Три раза за четыре года члены Директории прибегали к военной силе — либо для подавления уличных беспорядков, либо для устранения законно избранных, но политически враждебных им депутатов.

В социальном плане Директория представляет собой фазу революции, которую по праву можно охарактеризовать как «буржуазную». В годы её существования шла нарочитая демонстрация нового богатства, нажитого на распродаже национального имущества и на военных поставках, — демонстрация, особенно провокационная на фоне экономических трудностей, усугублённых постоянной инфляцией. Именно в этой атмосфере появились первые явные предвестия современного социализма и коммунизма в форме «заговора равных» Гракха Бабёфа, о котором подробнее будет сказано ниже.

Главным делом Директории была война. Преодолев опасности 1793 г., республика вступила на путь беспрерывных завоеваний, продолжавшихся до 1812 г. Первоначальная борьба с интервентами превратилась после 1795 г. в якобинский крестовый поход против королей Европы. Директория создала «дочерние» республики с классическими названиями (Батавскую в Голландии, Цизальпинскую в Ломбардии, Партенопейскую в Неаполе), установив между тем «естественную» границу Франции по Рейну. Эта экспансия действительно имела сильную идеологическую составляющую: солдаты не переставали петь «Карманьолу», давно забытую в Париже. Но помимо славы она приносила контрибуции и награбленную добычу, необходимые, чтобы держать на плаву финансы неустойчивого правительства. Члены Директории слишком поздно поняли, что зависимость от армии, которая помогала им сохранять симпатии большинства на родине и добывала славу и презренный металл за рубежом, сделала их беззащитными перед амбициями какого-нибудь удачливого генерала. Таким счастливчиком стал 27-летний Бонапарт. Восемнадцатого брюмера (10 ноября) один из членов Директории, Сийес, устроил парламентский переворот и поставил его во главе диктаторского Консульства, видя в этом единственный способ как завершить революцию, так и стабилизировать её.

Идеологическая фаза революции действительно завершилась, но результаты процесса, начатого в 1789 г., едва ли стабилизировались. Как мы видели, процесс, начавшийся в 1640 г. в Англии, не заканчивался до «последнего толчка» 1688 г., а его результаты прочно консолидировались только в 1715 г. Во Франции же, где первоначальное потрясение 1789 г. было гораздо более тяжёлым, чем в Англии в 1640 г., и число «последних толчков» оказалось больше, и консолидации удалось достичь только при Третьей республике в 1870-х гг. — спустя почти век, а не полвека.

Кроме того, в Англии для стабилизации итогов революции требовалось гораздо меньше структурных преобразований, чем во Франции. Прыжок от средневековой смешанной монархии к современной смешанной, притом узко олигархической, монархии нельзя сравнивать с квантовым скачком от зрелого королевского абсолютизма к республике со всеобщим избирательным правом. Достижения Великой французской революции могли быть закреплены только в такой чистой форме политической современности. Разумеется, коренные, необратимые изменения, произведённые французской революцией, были совершены в первый год, так же как важнейшие перемены, обусловленные английской революцией, — в её первый год. И, разумеется, преобразования 1789 г. содержали в зародыше республику 1792 г., основанную на всеобщем избирательном праве: кастрированная монархия и принцип полноправного гражданства сделали такую республику вероятной, даже логичной кульминацией нового порядка. Благодаря данному обстоятельству, вкупе с героической борьбой, сопровождавшей рождение Первой республики, якобинский миф стал неотделим от общего революционного мифа, что и определило момент, в который могло быть наконец закреплено наследие самого 1789 г. (С другой стороны, Содружество «святых» не являлось пригодным идеалом для современной эпохи.) Вдобавок якобинство означало строгий лаицизм, то есть полное отделение церкви от государства. Если принять это во внимание, то окончательной датой завершения революции следует считать 1905 г., когда таковое произошло.

Столь обширная программа потребовала даже не двух, а четырёх «последних толчков», чтобы достичь консолидации. «Человек на коне» французской революции, Бонапарт, конечно, временно стабилизировал её результаты, но не сумел их закрепить, потому что не умел вовремя остановиться. Кромвеля остановили морские границы Британских островов (и возможности военно-морских сил, которых хватило только для завоевания Ямайки). Амбициям Наполеона не ставили предел подобные географические ограничения. В итоге в 1814 г. поражение привело к его низложению.

Затем Франция пережила повторение всего своего предыдущего революционного опыта. С 1814 по 1830 г. она видела «жёсткую» Реставрацию, подобие «старого режима» [262] . С 1830 по 1848 г. — более живучий вариант конституционной монархии 1791 г. С 1848 по 1851 г. — подобие Первой республики, а с 1851 по 1870 г. — наполеоновской империи. Лишь после 1870 г. стало возможным создание долговечной республики, отчасти потому, что у страны не осталось других альтернатив, отчасти потому, что эта республика начала свою жизнь с решительной расправы с парижским плебсом, а отчасти ещё и потому, что монархисты, за которыми до 1876 г. в стране шло большинство, не смогли объединиться вокруг какого-то одного претендента из династии Бурбонов. Так Франция впервые сформировала устойчивый демократический строй — без идеологии, спонтанно, почти по-английски и без детально разработанного конституционного документа. Более того, хотя новый строй сделал культ из всеобщего избирательного права, при нём имелась отнюдь не соответствующая якобинским взглядам верхняя палата.

Основные различия между революциями в Англии и Франции уже упоминались. Во-первых, 1640 г. и его последствия мыслились и переживались как реставрация, а не инновация, и потому несли в себе внутренний ограничитель радикализации. События 1789 г. и их продолжение, напротив, воспринимались как намеренное революционное «перерождение», радикальность которого, следовательно, преград не имела. Во-вторых, идейная оболочка английских событий была религиозной, ориентированной на сверхъестественное, а идеи, вдохновившие французские события, носили светский, решительно мирской характер, что подкрепляло разницу в представлениях двух революций о времени.