— Я бы не расстроился. Я бы сделал всё, чтобы ты передумала. Потому что эта неделя и без того была очень длинной.

— Ты бы похитил меня?

— Разумеется.

К своим местам мы возвращаемся почти синхронно. Усаживаясь, я слегка задеваю Лекса, который вольно устроился, раскинувшись в кресле. Его колени расставлены под широким углом, и прикосновение друг к другу кажется почти намеренным.

Наша игра не закончилась, поэтому я выбираю правду — и кажется, температура в помещении поднимается на пару градусов, будто кто-то подкрутил термостат вместе с напряжением между нами.

— Сколько раз, пока мы не виделись, ты представляла, как я тебя трогаю? — спрашивает Лекс, отодвигая в сторону журнальный столик вместе с бокалами и вином.

— Несколько.

Пауза мощно бьёт по нервам.

— Много, — корректирую свой ответ.

Я медленно выдыхаю, ёрзая в кресле, которое кажется чересчур горячим, словно обивка впитала жар моих мыслей.

— Конкретнее.

— Почти каждый вечер. Последнюю неделю — каждый вечер. Больше, чем следовало.

Лекс подаётся вперёд, упираясь локтями в колени.

— Действие, — делает очередной ход.

Я знаю, что он ждёт от меня большего, чем я готова озвучить, но мне пока непривычно открыть рот и попросить. В отношениях с бывшим это было не принято все пять лет. Я замалчивала всё, что меня не устраивало. Я не знала, что можно просто взять, попросить — и получить. Не нарвавшись при этом на непонимание. С анонимом можно экспериментировать, потому что наши не свидания ни к чему не обязывают.

— Сними какую-то часть одежды, — спонтанно придумываю. И тут же усложняю: — Без помощи рук.

Приготовившись услышать отказ или увидеть комичную сцену, я никак не ожидаю, что Лекс ловко выкрутится:

— Я правильно понял, что можно снять с тебя?

— Не-ет! — смеюсь, запрокинув голову.

— Ты не уточнила, чью часть одежды, — резонно замечает.

— Это предполагалось само собой.

— Вряд ли.

Я вжимаюсь в сиденье, когда мой аноним присаживается у моих ног, положив ладони на бёдра. По ощущениям — яркая краска заливает не только лицо, но и уши, и шею, и зону декольте. Мне кажется, я пылаю целиком — изнутри и снаружи.

Лекс скользит руками вверх, собирая моё платье у самой талии. Логично, что рано или поздно я всё равно осталась бы без белья, но не думала, что сдамся так скоро.

Трусики из чёрной сетки, украшенные тонким кружевом, выглядят скорее как намёк, чем как защита, и они почти ничего не скрывают. Абсолютно, блин, ничего.

— Кожаный пояс снять гораздо легче, Лекс, — сипло подсказываю. — Нужно всего лишь потянуть за шнурок.

Я вижу в зелёных глазах решимость. Тихую, спокойную решимость — от которой по коже пробегает ток. Похоже, у моего анонима есть намерение дожать меня любыми путями, и что бы я ни сказала, это уже ничего не изменит.

— В следующий раз чётче озвучивай правила, Оливка, — качает он головой.

Мужские пальцы впиваются в мои бёдра — не больно, но достаточно крепко, чтобы я перестала дышать ровно.

— Без рук, — тихо направляю. — Я просила без рук.

— Я помню.

— Положи их на подлокотники.

Лекс молча подчиняется, убирает руки и раскладывает их по подлокотникам, не отрывая от меня взгляда. Я опускаю свои ладони сверху, и понимаю, что его расслабленность обманчива — под ней прячется искрящий заряд.

Я смотрю на свой бокал с неровным следом от губной помады, демонстративно отодвинутый в сторону, чтобы не пересекаться с Лексом глазами. Этим действием я будто передаю ему разрешение — на шаг, на выбор. Отказываясь быть ответственной за последствия.

Мой аноним наклоняется, задевая носом низ живота. Его щетина цепляется за кожу, оставляя жгучие, горячие следы. Он не торопится. Проводит губами по линии платья, оставляет невесомый укус на боку и замирает там, где ткань собирается гармошкой у моей талии. А потом… зубами хватается за одну из тонких верёвочек трусиков.

Я чувствую, как он вдыхает меня, а ещё — что я дрожу, как испуганный заяц, глубже вжимаясь в кресло. Оно кажется подо мной податливым. Почти вязким. Обшивка под ягодицами увлажнена, и это только усиливает ощущение собственной обнажённости.

Мурашки пробегают вдоль позвоночника, расползаясь по плечам и груди. В животе всё сжимается в один тугой, трепещущий узел, откликающийся на происходящее пульсацией.

Лекс даёт понять, что мне стоит помочь, поэтому я чуть приподнимаюсь, и он медленно, но с какой-то хищной концентрацией стягивает с меня трусики. Без лишних слов, звуков и рук. Есть только его рот, его пылкость и его жар — раскалённый, как у живого угля.