Я бы с удовольствием обошла это место десятой дорогой. Так, собственно, и планировалось — потому что вся эта атмосфера не по мне. Я чувствую себя немного чужой. Наверное, это из-за того, что я долго жила в ином ритме и до сих пор не вписалась в новый.

Но Димка — другой. Он общительный и заряженный, как батарейка. Его тянет к детям, к шуму, к движению.

Ради него я останавливаюсь, расстёгиваю ремни и глубоко вздыхаю, хотя мы с Сашей и договаривались встретиться у центрального входа, чтобы выбрать подарок на юбилей моего отца.

«Угадай, где мы?» — пишу мужу.

Ответ прилетает почти сразу — и он точен до мелочей. Иногда мне кажется, что Саша знает Димку лучше, чем я.

«Буду через десять минут».

Как только сын забирается под навес с песком, ко мне подходит молодая мамочка в спортивных леггинсах и с кофе в бумажном стаканчике.

— Первый раз вас вижу. Новенькие? — улыбается она.

Я киваю, одновременно выискивая место, где можно присесть: так, чтобы не выглядеть асоциальной, но и быть наготове, если Димке внезапно наскучит песочница и он решит устроить побег.

— Мы просто привыкли к своей площадке. Она поближе, там всё знакомо. Но сыну, похоже, здесь больше нравится — столько новых лиц.

Девушка представляется Лерой. У неё дочка — ровесница Димки, тоже полтора года. Похоже, они быстро нашли общий язык: никто не отбирает игрушки, не дерётся. Наоборот, делятся и показывают друг другу свои находки.

Сердечко тает, когда Димка берёт розовую лопатку, а через секунду протягивает свою формочку в ответ. Будто это какой-то важный ритуал зарождающейся дружбы. Они сидят рядом, лепят что-то кривенькое, но значимое, комментируя процесс на своём ещё не совсем понятном языке.

Автомобиль Саши я замечаю сразу, как только он въезжает на парковку. Пульс сбивается, когда он выходит и, направляясь к нам, засучивает рукава безупречно белой рубашки.

Он сразу выбивается из общей картины — притягивает внимание, и не только моё. И я вполне естественно ощущаю лёгкую, здравую ревность.

Я перевожу взгляд с сына на него. Встаю со скамейки, расправляя подол голубого сарафана. Когда наши взгляды встречаются, а Саша улыбается уголком губ, тепло скользит вверх по позвоночнику, а затем расплывается по груди, заставляя сердце пропустить удар.

На пару секунд мы не мама и папа, а мужчина и женщина, между которыми всё ещё искрит. И этих секунд хватает, чтобы я упустила момент, как Димке ни за что прилетает грабельками от его новой подружки.

Детский плач врезается в уши. Саша здоровается, на ходу мажет губами по моей щеке, а затем тут же опускается на корточки перед сыном, чтобы отвлечь его. Удар оказался не сильным, но таким неожиданным, что обидел по-настоящему.

— Девушки они такие, Димыч. Никогда не угадаешь, за что от них прилетит, — ласково говорит Саша, отряхивая песок с волос сына. — Пойдём-ка лучше на горку?

Я уже не удивляюсь, как легко Саша находит общий язык с детьми. Не только с нашим. Он не повышает голос, не сюсюкает. Держит идеальный баланс. И дети тянутся к нему, потому что чувствуют в нём внутреннюю силу.

Несмотря на брюки и белоснежную рубашку, Устинов легко подхватывает Димку на руки и несёт к горке. Детские сандалии оставляют следы на ткани, но Саша, похоже, этого даже не замечает. За последние полтора года его одежда пережила и не такое.

Под обеспокоенное бормотание мамы девочки я направляюсь к коляске за поильником, и вдруг замечаю на тротуаре Григория Леонидовича с супругой. Он тоже меня видит, говорит ей что-то на ходу — и широким уверенным шагом идёт ко мне.

— Оля, рад видеть, рад видеть, — начальник хлопает меня по плечу и жмёт руку, затем бросает взгляд за мою спину. — На семейной прогулке?

— Здравствуйте, да.

— Как ты? Как декрет? Не устала ещё от домашнего заточения?

Я переминаюсь с ноги на ногу, ловя направление его взгляда. Наш с Устиновым брак был тихим, но с моральной точки зрения... он был спорным. Формально всё было чисто, однако наблюдательные коллеги легко могли сложить два и два. Особенно такие, как Степурин.

Так вышло, что я перестала быть принципиальной не потому, что изменила себе, а потому что жизнь показала: иногда быть правой — значит поступить по совести, а не по инструкции.

— Я стала мамой в двадцать девять, — говорю начальнику. — Материнство для меня — осознанный выбор. И как ни странно, я не чувствую себя выброшенной из жизни. Просто она теперь немного другая.

— Это хорошо, что в радость.

— Как у вас дела?

— О, я собираюсь переезжать к сыну в Швейцарию. Здоровье уже не то — давление, сердце. Он давно звал нас с супругой, а мы всё откладывали: то дела, то заботы… Теперь вот наконец решились.