Наконец, завершается рассказ отсылкой к некому женскому культу, предположительно реально существовавшему:

Эта фраза показывает, что, хотя формально перед нами исторический рассказ, за ним могла стоять культовая легенда, учреждавшая какой-то ритуал, связанный с образом умирающей (и, возможно, воскресающей) девственницы. Хотя мифологические элементы тут затемнены (псевдо)историческими, в своей основе эта легенда могла быть мифологичной, а дочь Йифтаха — богиней-девственницей или ее символическим коррелятом. Тем не менее в контексте Книги Судей, повествующей о жестокости и беспределе в домонархический период, жертвоприношение дочери Йифтаха, вопреки своим возможным мифо-ритуальным корням, уже более однозначно читается как пример негативный и осуждаемый наряду с другими рассказами в книге [141] .

Таким образом, мы можем наблюдать в обоих рассказах намеренную демифологизацию: сюжет историзируется и выхолащивается, а кульминационное событие — детское жертвоприношение — теперь требует от читателя нравственного переосмысления и в итоге осуждения. То, что было всеобщим мифом, переведено на язык индивидуальной психологической драмы, сквозь которую просматривается, с одной стороны, экзистенциальный ужас перед трансцендентным Творцом, а с другой — этическое содержание отношений человека с Ним.

Особое место среди библейских историко-мифологических рассказов занимает история Иова. Она представляет собой самостоятельную авторскую книгу в составе Библии, которая до сих пор не утратила своей загадки и актуальности. По всей вероятности, она была написана сравнительно поздно — и возможно даже, под влиянием знакомства древних евреев с греческой трагедией. Она состоит из весьма краткой повествовательной рамки и пространных поэтических речей Иова, его друзей и, наконец, самого Бога, написанных на не вполне ясном диалекте — возможно, нарочито архаическом или подражающем языку южных соседей израильтян, Эдома.

Предполагают, что Книге Иова предшествовала какая-то легенда о персонаже с таким именем — по крайней мере, пророк Йехезк-Эль упоминает его в списке великих праведников прошлого наряду с Ноахом (Ноем; Иез. 14:14, 20). Однако первоначальная легенда была утрачена, а досталось нам сложное драматическое произведение, которое, не будучи в чистом виде мифическим изначально, оказало на дальнейшую традицию огромное влияние и стало частью еврейской идентичности.

Главный предмет книги Иова, который и превращает ее в своеобразный аналог мифа, — теодицея, то есть оправдание Бога. Титульный герой — древний мудрец и, возможно, царь, живущий в стране под названием Уц, по-видимому, на территории исторического Эдома. Он, скорее всего, эдомитянин, однако, как и его друзья-цари, верит в Единого Бога. Действие помещено в условную древность, напоминающую мир книги Бытия, однако не содержащую никаких непосредственных отсылок к ней. Впоследствии комментаторы будут допускать, что Иов мог быть современником Авра(ѓа)ма или же Моше (Моисея), однако допускают и другие варианты датировки его жизни. В любом случае речь идет о воображаемой эпохе, когда еще не существовало Иерусалимского Храма, а возможно, и еврейского народа. Талмудическая традиция будет приписывать авторство книги самому Моше — вероятно, из-за глубины теологической проблематики, которую книга поднимает.

Иов жил и здравствовал в окружении своих семи сыновей и трех дочерей, будучи, по выражению книги, самым именитым — богатым — человеком на всем Востоке. Вдобавок он отличался «совершенством, непорочностью, богобоязненностью и удаленностью от зла» и каждый седьмой день приносил жертвы за своих вечно пирующих сыновей. Однако на небесном собрании — рудименте мифологического совета богов — ангел-обвинитель, Сатан, поставил вопрос: «Разве даром богобоязнен Иов?» — и получил поручение испытать праведника. В результате серии таких испытаний Иов лишился сперва богатства, затем детей и в итоге был поражен некой болезнью (возможно, проказой или кожным зудом) с головы до ног. Жена предлагала ему проклясть Бога и умереть, однако Иов «не согрешил устами» и отверг такое предложение. Тем не менее, когда к нему приходят, узнав о его бедствии, трое его друзей — Элифаз, Билдад и Цофар (тоже значимые люди и мудрецы воображаемого Востока), то Иов проклинает день своего рождения и вызывает Бога на судебное разбирательство, требуя справедливости. Друзья по очереди пытаются объяснить Иову бессмысленность и ложность разбирательства с Богом; среди них откуда-то появляется и четвертый — Элиѓу (букв. «мой бог Он»), который особенно критикует героя, но тот настаивает на своей абсолютной правоте (и, соответственно, несправедливости постигших его несчастий).

В итоге сам Бог является в грозе и громом отвечает Иову. Однако в Его ответе нет ни слова ни о Сатане, ни об испытании, ни даже о справедливости как таковой — напротив, Он тоже осуждает поведение Иова:

В двух длинных поэтических речах Бог задает Иову риторические вопросы, противопоставляющие величество божественной власти над миром ничтожеству человека: был ли тот при сотворении земли? видел ли хранилища снега и града? знает ли он природу дождя? может ли он переставить звезды на небе? Среди этих вопросов возникают также развернутые образы Бегемота и Левиафана, которые также должны продемонстрировать Иову некую иную, недоступную ему божественную точку зрения на мироздание.

И несмотря на то, что речи Бога скорее обходят стороной его судьбу и не отвечают на поставленный вопрос — о причине страданий Иова, — Иова они каким-то образом убеждают. «Теперь, — говорит Иов, — я видел Тебя и отрекаюсь от всего, что говорил». Так наступает примирение между героем и Богом, в результате которого Иов получает обратно и хозяйство, и даже детей — новых взамен погибших — и счастливо живет еще 140 лет (возможно, будучи уже семидесятилетним к моменту начала рассказа). Мало того, он получает еще и указание принести жертву в искупление трех его друзей, потому что они, хоть и оправдывая Бога, все же «говорили о нем не так верно, как Иов» [142] .

О чем эта история? И если она и правда философская притча, то в чем ее сухой остаток? Какую мораль она должна донести до читателя? На этот вопрос так и не существует окончательного ответа. Ведь с самого начала читатель сталкивается с тем, что страдания Иова действительно неоправданны: представляют собой провокацию со стороны ангела-обвинителя. Таким образом, Книга Иова ставит вопрос о природе страданий, но не дает на него эксплицитного ответа. Решение загадки книги осложняется тем, что Иов, с одной стороны, объявлен в итоге правым (по крайней мере, по сравнению с благочестивыми друзьями, защитниками Бога), а с другой — сам от своих слов благополучно отрекается. Где же в таком случае мы должны искать его правоту? В этом смысле Книга Иова оказывает действие, противоположное мифу: ставит читателя в логический тупик, заставляет его переживать драму героя без какого-либо придания ей смысла.