— Давай сейчас погуляем? Возьмем вкусняшек в этой кондитерской. Ты любишь моти?

— Не знаю, не пробовала, - ответила она, и в ее глазах вспыхнул интерес.

— Тебе понравится, - уверенно заверил я.

Мы взяли разноцветные моти, чашку ароматного кофе на вынос и направились к берегу. Осеннее солнце ласково грело, а легкий морской бриз играл с прядями волос Ольги. Мы болтали о пустяках - о погоде, о новых постройках в городе. Я рассказывал ей исторические факты о Сочи, которые знал еще с детства. Получалось настолько естественно и романтично, что это напоминало первое свидание.

Когда раздался звонок ее телефона, я едва сдержал вздох облегчения. Она извинилась и поспешно удалилась. Я дождался, пока ее фигура не скрылась за поворотом, и продолжил свой путь к особняку Мурлиевых.

Поджигать особняк я не стал — это было бы слишком очевидно. Вместо этого, используя навыки, полученные за последние месяцы, я устроил серию точечных диверсий. Перегрузив электрическую систему в гараже и гостевом домике, я вызвал серию коротких замыканий. Вскоре первые языки пламени начали лизать стены построек.

Когда началась паника и все бросились тушить пожар, я, слившись с толпой слуг, проник в главный дом. Спрятавшись в нише за тяжелыми шторами, я терпеливо ждал.

Вскоре подъехал роскошный лимузин, из которого вышел один из братьев Мурлиевых в сопровождении двух здоровяков-охранников. Они прошли буквально в метре от меня, но не заметили - доспех в боевом режиме делал меня практически невидимым в тени.

Мурлиев направился прямо к сейфу, скрытому за картиной. Его пальцы дрожали, когда он набирал код. Достав, металлический дипломат, он уже повернулся к выходу, когда я нанес удар.

Телепортировавшись с бесчувственным телом в сарай соседнего особняка, я достал кортик деда. Его лезвие холодно блеснуло в луче света, пробивавшегося через щели в досках. Я вспомнил его уникальные свойства - способность усиливать боль и реагировать на ложь. Идеальный инструмент для допроса.

Когда Мурлиев пришел в себя, я крепко зажал ему рот рукой и сделал точный укол кортиком в плечо. Его глаза расширились от боли.

— Ты знаешь, кто я, - прошипел я.
– И знаешь, что тебе будет.

Он попытался что-то сказать, но я снова вонзил кортик, на этот раз в бедро. Затем начал методично делать мелкие, почти поверхностные порезы - но благодаря свойствам кортика каждый из них причинял невыносимую боль.

Мурлиев держался около пяти минут, прежде чем его взгляд наполнился животным страхом. Он был готов говорить. И я знал - сейчас получу ответы на все свои вопросы. Ответы, которые приведут к убийце родителей.

Я прижал лезвие кортика к шее Мурлиева, чувствуя, как его тело дрожит под моей хваткой.

— Говори, — приказал я, и мой голос прозвучал чужим, ледяным.

Он зачастил, сбиваясь на скороговорку:

— Мне приказали, я не мог отказаться! Я только поджег дом и вынудил продать землю! Я ни в чем не виноват!

Его глаза метались, как у загнанного зверя, а пальцы судорожно сжимали край дипломата.

— Кто приказал? — я провел кортиком по его щеке, оставляя тонкую алую полоску.

Он вздрогнул, и слова вырвались у него рывком:

— Адъютант Истоков! Я с ним только разговаривал!

— На кого он работает?

— Я видел его всего один раз! Генерал из столицы, он был тут с семьей много лет назад!

Я наклонился ближе, чувствуя, как его дыхание стало прерывистым.

— Что в дипломате?

— Купчие на землю...

— Открой.

Его пальцы дрожали, когда он щелкнул замками. Я быстро пролистал документы — стандартные сделки, подписи, печати... Пока не наткнулся на что-то неожиданное.

Детский рисунок.

На нем были корявые фигурки воинов в черных доспехах и надпись: "Папа боится человека в черном".

— Что это? — мой голос стал тише, но жестче.

Мурлиев побледнел.

— Это... это обронила дочь генерала. Я сохранил... Мне показалось, что это что-то важное...

Я пристально посмотрел на рисунок. "Человек в черном" — это мог быть кто угодно. Но если генерал боялся его...

Мысленно я обратился к доспеху:

— Можешь стереть ему память? Без следов?

Ответ пришел мгновенно:

— Могу проконтролировать разряд в височные доли и компенсировать повреждения ядром жизни. Память о последних часах сотрется.