ЧЕРНЫЙ КОРОЛЬ, ЗОЛОТОЙ СКИПЕТР

Стоит отметить, что некоторые историки и антропологи относятся к легенде об Абу Бакре II с большим скептицизмом, а некоторые даже утверждают, что история об обреченном открытии океана была не более чем прикрытием для резкой смены в линии малийской императорской преемственности, которая, возможно, включала насильственную борьбу за власть или государственный переворот. Однако не стоит больше строить догадки о тайнах Абу Бакра II, поскольку Манса Муса действовал, руководствуясь теми же побуждениями, которые мы предположили для обреченных на гибель сахельских путешествий, когда он предпринял 3500-мильное сухопутное паломничество в Каир. Именно там он оставил в анналах истории историю об исследовательской попытке своего предшественника. Муса пришел к власти в 1312 году - время, которое историки считают золотой эпохой Мали. В период своего расцвета империя контролировала узел трех важнейших речных долин Западной Африки: Сенегала, Гамбии и, что самое важное, Нигера. Совокупное население подданных и вассалов Мали могло достигать пятидесяти миллионов человек - впечатляющая цифра для мира той эпохи. Добыча золота процветала. Если Гана в основном полагалась на золотые прииски в местечке Бамбук, с которым связывали западные караванные пути, ведущие в Марокко, то Мали диверсифицировала свои источники золота и смогла значительно увеличить добычу. Помимо Бамбука, уже ставшего к тому времени древним источником металла, Мали получала руду в еще более обильных количествах из места под названием Буре, расположенного в лесных угодьях к юго-западу от Дженне, которые контролировались немусульманами, платившими империи дань золотом. Мали также начала расширять свои сети торговли золотом еще дальше на юго-восток, осваивая добычу в районах, контролируемых этническими группами акан на территории современной Ганы - название, принятое бывшей британской колонией Золотой Берег после обретения независимости, а не в связи с империей Гана, о которой говорилось выше.

Помимо золота, каждая из трех крупных суданских империй, сменивших друг друга и контролировавших важнейшие речные долины и саванну к югу от Сахары - Гана, Мали и Сонгай (эта империя рассматривается ниже), - агрессивно вела торговлю рабами. Часть рабов приобреталась для внутренних нужд (т. е. использовалась в армиях, в администрации и для работы), а часть продавалась туарегам и берберам, которые отправляли их в рабство в Северную Африку и за ее пределы. " Император мог обеспечить свою долю в торговле золотом и рабами легче, чем извлечение прибавочного продукта из "своего" народа. Он мог использовать прибыль от торговли для покупки рабов, которые могли сражаться от его имени, а также производить продукцию. Его богатство и военная сила могли привлечь поддержку молодых людей, которые оторвались от своей родственной группы или искали альтернативу ей", - пишет историк континента Фредерик Купер в книге "Африка в мире: Капитализм, империя и национальное государство". Купер говорил о Гане, но его наблюдение в равной степени относится к любой из этих суданских империй, и эта глубоко переплетенная экономическая подоплека золота и рабства, как мы увидим, будет иметь глубокие последствия для нашей истории - то есть для зарождения трансатлантической работорговли, начавшейся в начале XVI века.

Вместо того чтобы продолжать осуществление дорогостоящих мечтаний Абу Бакра II, вновь попытавшись совершить, казалось бы, невозможное на море, Муса в 1324 году отправился в Египет и Мекку, после двенадцати лет пребывания у власти. Хотя ему было еще только за тридцать, он был одержим идеей собственного геополитического гамбита : диверсифицировать внешние связи Мали. При этом он заменял смелую дипломатию лунным подходом, приписываемым его предшественнику в качестве решения, по сути, одной и той же проблемы. Муса должен был сохранить тесные отношения с империей Маринидов, конечных преемников Альморавидов, которые контролировали весь Магриб и тем самым сдерживали малийскую торговлю. В то же время он надеялся ослабить полную зависимость Мали от Северной Африки, наладив прочные связи с Египтом, которым в то время правили мамлюки, тюркский султанат, находившийся на пике своего престижа в исламском мире.

Манса Муса прибыл в Каир верхом на лошади 18 июля 1324 года, " под очень большими знаменами или флагами с желтыми символами на красном фоне". Как следует из дальнейшего изложения, эта дата, о которой не помнит практически никто, кроме историков средневековой Африки, заслуживает рассмотрения как один из важнейших моментов в становлении атлантического мира. Причины этого не столько связаны с тем, что сам Муса мог вообразить, а тем более предвидеть, сколько с тем, как непредвиденные последствия его дипломатии проявились на величайшей из мировых сцен.

Сам по себе удивительный приезд Мусы в Каир на трехмесячное пребывание по пути в Мекку был наполнен огромным драматизмом, настолько, что даже два поколения спустя о нем, как говорят, все еще говорили в Египте и далеко за его пределами. Никто никогда не был свидетелем таких сцен помпезности и щедрости, что создало репутацию самого богатого человека в истории, которая преследует этого малийского лидера и по сей день. Даже при беглом просмотре самых основных свидетельств легко понять, почему: Муса сопровождала делегация из шестидесяти тысяч человек, включая двенадцать тысяч рабов, каждый из которых, по преданию, нес палочкообразный веер из золота весом в четыре фунта. О старшей жене Мусы, Inari Kunate , говорят, что только для ее нужд было выделено пятьсот служанок и личных рабов. Верблюды и лошади перевозили сотни фунтов золотой пыли. В целом, по некоторым оценкам, количество чистого золота, которое Муса взял с собой в паломничество, достигает восемнадцати тонн. *.

По всему маршруту паломничества богатым и бедным раздавали подарки из этого металла, казалось бы, для того, чтобы произвести фурор и заявить всему миру о величии Мали. Золото в виде слитков и мешков с чистой металлической пылью жертвовали в мечети и раздавали в качестве покровительства высокопоставленным и низкопоставленным чиновникам. В результате, как говорят, цена на золото во всем регионе упала на 12-25 процентов на ближайшее десятилетие или даже больше.

Как следует из сложных организационных требований, связанных с организацией такой огромной свиты, у правителей Мали к этому времени было очень развито чувство театра власти. Например, прежде чем просители могли подойти к Мусе, они должны были многократно прижаться лбом к земле и перекинуть землю через плечи, на голову и спину, ожидая разрешения говорить. Со своей стороны, малийский правитель обращался к другим только косвенно; все общение происходило через официального представителя и переводчика. Никому не разрешалось видеть, как монарх ест, а за чихание в его присутствии полагалась смерть. Марокканский летописец Ибн Баттута дошел до того, что утверждал: Муса добивался большей преданностиот своих подданных , чем любой правитель в мире.

Самым пышным жестом Мусы в Египте был подарок, который он лично преподнес правителю мамлюков аль-Малику аль-Насиру, от которого Муса, очевидно, жаждал признания как равного. По имеющимся сведениям, этот подарок составил необычайную сумму в пятьдесят тысяч динаров, или более четырехсот фунтов чистого золота.

Сохранившиеся рассказы об аудиенции Мусы с аль-Насиром, состоявшейся после трехдневного пребывания у пирамид на окраине города, различаются некоторыми деталями, но во всех из них малиец предстает как гордый и проницательный человек, хотя в конечном итоге его попытка стать равным мамлюкскому султану потерпела неудачу. Например, один из приближенных султана по имени аль-Умари писал:

Когда я вышел к нему ... Я пытался уговорить его подняться в Цитадель, чтобы встретиться с султаном, но он упорно отказывался. . . . Он начал использовать [религиозный] аргумент, но я понял, что аудиенция ему противна, потому что он должен будет целовать землю и руку султана. . . .

Когда мы вошли к султану, мы сказали ему: "Поцелуй землю!", но он отказался, сказав: "Как это может быть?" Тогда один умный человек, который был с ним, шепнул ему что-то, чего мы не могли понять, и он сказал: "Я поклоняюсь Богу, который создал меня!", затем он преклонил колена и вышел вперед к султану. Султан наполовину поднялся, чтобы поприветствовать его, и усадил его рядом с собой. Они долго беседовали, а затем султан Муса вышел.