— Иного я не ведал, ласточка. Невозможно тосковать о том, чего не знаешь. Это всё равно, что спрашивать рыбу, не достаёт ли ей полётов? — Он почесал щеку. — В какой-то мере я нахожу здешнюю тишину и уединение отрадным. Когда мне сие дозволяют.

— Тогда, что именно тебя беспокоит? Если это не самое прискорбное?

Он взял пригоршню камней.

— Когда меня преследуют и охотятся. Самый сильный страх, что меня схватят и будут пытать, а я никогда не смогу сбежать.

У Джо снова рот приоткрылся от потрясения.

«Он это серьёзно?»

— И как часто такое происходит?

— Пока не случалось. Всякий раз, попав в плен, мне удавалось сбежать.

Кэйд не совсем понял, о чём она спрашивала.

— Как часто тебя ловили?

Запрокинув лицо, Кэдиган помолчал, словно над ответом ему нужно было серьёзно задуматься.

— Сейчас не так часто, как раньше.

— Ты о чём?

— Ныне я лучше с ними сражаюсь, ласточка.

Боже милостивый, он имел в виду то, что сказал. Кэйд не вздрогнул и не стесняясь говорил об этом, поскольку для него происходящее в порядке вещей.

— Кэдиган... мы должны вытащить тебя отсюда. Как нам разбить заклинание?

Он горько рассмеялся.

— Меня здесь удерживает не заклинание. Мой брат сослал меня в эту обитель, поскольку знал, что отсюда я уйти не в силах.

— Брат? Речь об ещё одном монахе?

Он покачал головой с печальным взглядом и бросил камни в воду.

— Мой единокровный брат, Люшес. Однажды, когда меня ранили на поле брани, он пришёл и предложил присоединиться к его армии и сражаться против других демонов. Я согласился с одной оговоркой, на которую мне следовало обратить внимание.

— Тогда, почему он запер тебя здесь?

Кэдиган вздохнул.

— Это длинная, ничего не стоящая история.

Ей было невыносимо слышать, что он отмахивается от столь важных вещей. Казалось, Кэдиган считает, будто занизив их значимость, сможет притупить боль. Этот самообман не сработает. Единственный способ облегчить боль — разделить свои переживания с кем-то, кому ты дорог. Человеком, кто без лишних вопросов и осуждений поддержит тебя, невзирая на прошлое.

У Джо для этого есть семья.

А у Кэдигана за всю жизнь ни души.

— Брат — твой единственный родственник?

— Нет. Мои родители живы и у них полно детей.

— Разве они не могут тебя вытащить отсюда?

Он горько рассмеялся.

— Ласточка, стоило матери исторгнуть меня из своего чрева, она бросила меня у монахов и думать забыла. Отец зачал меня с единой целью — использовать против матушки, посему она не захотела со мной знаться. И я не смею винить её в этом. Братья и сёстры заняты собственными жизнями, кои не коим образом с моей не пересекаются, а после содеянного Люшесом я понял, что так даже лучше. Если честно, я предпочту одиночество, чем находиться с тем, кому нельзя доверять.

Где такое видано: иметь огромную семью, в которой тебя никто не захотел защитить? Любить? У неё это в голове не укладывалось. И понять они друг друга могли как сытый голодного.

— Я не желаю верить, что ты застрял в этом месте.

Он грустно улыбнулся.

— Это не имеет значения.

— Кэйд! Прекрати так говорить! Конечно, это важно. Как может быть иначе?

Он остановился, взглянув на неё.

— Я здесь уже целое тысячелетие, ласточка. Чем ты предлагаешь заняться мне в твоём мире? Где мне жить? Работать? Я едва понимаю половину сказанного тобой. Ты говоришь о вещах за пределами моего знания.

Злая и расстроенная Джо в бешенстве взирала на него.

— Ох, ладно, давай начнём тыкать меня косичками в разумные доводы, так что ли? Какая сволочь поспорит со здравым смыслом, верно?

— Обед узнают по кушанью... что ты хочешь сказать, ласточка? Твои слова звучат как бессмыслица.

Честно говоря, смысл ускользал и от неё. Она о себе едва могла позаботиться. И потерпела неудачу во всём, за что взялась.

Однако не могла отрицать одну истину.

Джо обхватила ладошкой его щеку, не дав сдвинуться с места.

— Милый, ты разбиваешь мне сердце. Так больно видеть тебя изгнанным в этот мрачный заброшенный ад.

Он прижал её руку к своему лицу, словно пытаясь выжечь в памяти ощущение прикосновения.

— Меня сослали.

— Ты такого не заслуживаешь! Никто не заслуживает.

Кэдиган сжал её руку, повернул к себе ладошкой, и поцеловал пальчики.

— Ничего не изменить, любимая. Никогда. Надежда — коварная лисица, посланная замучить непостоянством. Я покончил с ней, пустыми обещаниями и неисполненными желаниями.