— Агамемнон больше не ванакс? — смакуя каждое слово, как будто не расслышав, спросил отец. — Ушам своим не верю. Он немедленно должен узнать об этом.

— Так и было задумано, — усмехнулся я. — Купцы с Лемноса уже знают, я об этом позаботился. А это самый близкий остров к Вилусе. Надеюсь, они совсем скоро разнесут эту весть по всему Великому морю.

— Да, — поморщился Анхис. — Лемнос озолотился на этой войне. Тамошние торговцы скупают у воинов рабов и добычу, а взамен везут еду и вино(1). В лагере ахейцев день и ночь пьянствуют и обжираются. Они уже всю округу на неделю пути обобрали дочиста. Ни зерна, ни коз, ни баб красивых не осталось. Словно саранча по Вилусе прошла. Если бы не твоя задумка с конными лучниками, нас бы уже давно до нитки ограбили. Хотя мы и так едва держимся.

— Я оставлю войско здесь, отец, — сказал я, — а сам с отрядом конницы схожу к Трое. Осмотрюсь там. Я не хочу потерять всех своих парней из-за глупости царя Париамы и подлости его сынка.

Оказывается, если убрать прочь дурацкие тележки и надеть на коней седла, полсотни колесниц можно легким движением руки превратить в сотню всадников. Правда, в конные лучники пошли в основном парни лет по шестнадцать-семнадцать, сухие и жилистые. Для меня, обросшего твердым мясом мускулов, коня нашли уже с превеликим трудом. Все же мелковаты еще здесь лошадки, им не хватает сочной травы. А чтобы сесть на таких в тяжелом вооружении, даже речи быть не может.

— Элим! Это ты, что ли? — с интересом смотрел я на сводного брата, который командовал этим воинством. Ничего не осталось от голенастого, вечно голодного мальчишки, каким я его запомнил. На меня смотрел гибкий, жилистый юноша с едва начавшим пробиваться пушком на щеках. Он диковато-красив, весь в рабыню-мать. Скамия в молодости была необыкновенно хороша собой, за что и попала в милость к моему отцу.

— Приветствую тебя, царь! — склонил тот курчавую голову.

Умен, не пытается встать на один уровень со мной. Он уже поболтал с Абарисом и теперь поглядывает на меня со священным ужасом, как и многие из родни. Те вообще понять не могут, как сопливый мальчишка, который еще совсем недавно с гиканьем носился на угнанной у отца колеснице, превратился в повелителя южных Киклад, о богатстве которого купцы прожужжали им все уши.

— Прими мой подарок, брат! — я протянул ему воинский пояс, украшенный золотыми бляхами, и длинный бронзовый меч.

Дело сделано. Я узаконил его статус, публично признав знатным человеком. Все вокруг ахнули, давясь слюной от зависти, а у парня даже слезы на глаза навернулись. Он едва сдержался, чтобы не разреветься от счастья. Я, не стесняясь никого, обнял его и прошептал на ухо.

— Не волнуйся, брат! Никто больше не скажет, что ты сын наложницы.

— Спасибо… брат, — прошептал он в ответ, всхлипнув едва слышно. — Мать за тебя Великой Матери жертвы приносит. И я бога Тархунта молю, чтобы удачи тебе дал. Умру за тебя, если понадобится.

— Умирать не надо, — укоризненно посмотрел я на него. — Побеждать надо. Мертвый ты мне ни к чему. Пошли!

Всадники запрыгнули на коней и выжидательно посмотрели на меня.

— Вперед! — крикнул Элим, картинно взмахнув мечом. Все-таки мальчишки, они такие мальчишки…

Мы подъехали вовремя. Два войска выстроились друг напротив друга, но бой не начинали. Они ждали чего-то.

— Тут останьтесь! — сказал я Элиму, показывая на фланг троянского войска.

— А ты? — удивленно посмотрел тот на меня.

— А мне кое с кем поболтать нужно, — усмехнулся я, наломал веток на чудом уцелевшем деревце и направился прямо в сторону колесницы Агамемнона, на которой возвышался сам царь, сверкая золотом и бронзой.

Надо сказать, мое появление вызвало немалое замешательство. Троянцы даже не подозревали, что я здесь, и те из них, кто знал меня в лицо, орали и свистели одобрительно, передавая весть по рядам. А вот ахейцы, многие из которых впервые видели конного всадника, обсуждали именно это, непривычное для себя зрелище. Агамемнон и стоявший рядом Менелай сверлили меня удивленными взглядами, подозревая в желании учинить какую-нибудь пакость. И они не ошиблись. Я ведь именно для этого и приперся в такую даль.

— Великий царь! — громко крикнул я, да так, что меня слышали все, кто стоял на этом поле. — Ты помнишь, что я принес тебе клятву верности, обещая быть сыном до тех пор, пока ты законный властитель Микен. Так вот! Я только что приплыл из Аххиявы, и у меня для тебя нерадостная новость. На трон Микен вернулся царь Эгисф, а царица Клитемнестра без боя открыла ворота и стала его женой. Знать Аххиявы поддержала нового царя, потому что он привел войско и спас страну от вторжения врага, пока ты ищешь чужой земли. Так что ты больше не ванакс Аххиявы, а я тебе не сын.

— Я тебе сердце вырву, сволочь! — заревел Агамемнон и растерянно оглянулся по сторонам, где воины оживленно обсуждали забавные вести. — Ты лжешь!

— Клянусь именем бога Поседао, которого почитаю, — поднял я руку. — И богом Диво, которого здесь зовут именем Тархунт, тоже клянусь! Пусть он меня молнией поразит! Я своими глазами все видел и слышал. И не тебе меня упрекать! Я честно защищал твою землю от дорийцев, верный своей клятве. Я не виноват, что твоя жена открыла ворота Эгисфу и легла с ним в постель. Хотя, наверное, у нее и выбора не было. Войско царя Клеодая разорило земли Ахайи, пока вы воюете здесь. В Аркадии, Элиде и на севере Пелопоннеса не осталось ни коровы, ни козы, ни целого дома, ни поля, ни оливы. Сильные отряды доходили до самых стен Микен и до городов Мессении. Там теперь только пепел и горе! Эгисф прогнал дорийцев и правит той землей по праву.