По рядам ахейского войска пронесся растерянный шум. Каково это — биться на другом конце света, когда твой дом и твою землю разоряет враг. Когда твоя жена и дети убиты или в тяжком рабстве, а скот угнали. Воины заревели возмущенно, а я предпочел скромно удалиться, прямо туда, где увидел колесницу Гектора, рядом с которым стоял Парис с луком в руках, облаченный в пижонский плащ из шкуры пантеры.

— А почему ничего не происходит? — удивился я, когда понял, что никто не собирается бежать к кораблям и плыть домой. Откровенно говоря, я рассчитывал немного на другой эффект.

— Что, не вышло? — с гаденькой усмешкой посмотрел на меня Парис. — Так надо было сказать, что на Пелопоннес напали, и его защитить некому! А то ведь если в Микенах новый царь, то и спешить уже незачем. Наоборот, нужно здесь пограбить как следует, чтобы в разоренный дом не с пустыми руками прийти.

Он прав! Он кругом прав! Я не привыкну никак, что тут жены и дети — ценность куда меньшая, чем упряжка быков и отара овец. Они теперь точно не уйдут! Тьфу ты! Надо же было так облажаться!

— М-да, не везет сыновьям Атрея с женами. Ну, ты даешь, брат! — раскинул руки Гектор. — Рад видеть тебя в здравии. И лицо зажило. Помню, как ты в Спарте в горячке валялся.

— Если бы я в горячке не валялся, у тебя сейчас было бы на одного брата меньше, — хмыкнул я. — Меня рабыня Менелая выходила. И она же меня убить не дала. Хотя кое-кто на это рассчитывал.

Я повернулся к Парису, который выглядел немного бледным, и рявкнул.

— А ты чего тут стоишь? А ну-ка, иди, Менелая на бой вызови. Тут люди за твою бабу умирать пришли. Так давай, любовничек, докажи, что тебе яйца не только в постели нужны!

— А ведь он прав, Парис, — злорадно усмехнулся Гектор. — Из лука стрелять любой пастух может. Возьми доспехи Ликаона и иди. Докажи, что по праву считаешься царским сыном.

— Да я… — проглотил слюну Парис.

— Ты не беспокойся, — похлопал я его по плечу. — Я все устрою! Он от тебя никуда не убежит.

Пока Парис мычал что-то невразумительное, пытаясь возразить, я выехал еще раз перед волнующимся ахейским войском и заорал.

— Менелай! Царевич Парис тебя на бой вызывает. Кто из вас победит, тому и достанется басилейя Хеленэ!

— Да-а! — заорал Менелай и вышел вперед. — Пусть боги решат, кому жить, а кому умереть. Если я его убью, то заберу свою бабу, а Приам выплатит мне достойную виру как проигравший. А если убьют меня, то эринии с вами. Ахейцы уплывут домой!

— Принимается! — заорал я на языке ахейцев. — Стрелы в колчаны! Мечи в ножны! Кто выстрелит, того покарают бессмертные боги! Двое благородных биться будут! Они решат исход этой войны!

Подумав немного, я прокричал то же самое на лувийском и фракийском языках. Вдруг какой-нибудь дурак не поймет.

Пока Парис надевал доспех брата, Менелай ходил перед войском и что-то орал, вздымая меч. Спартанский царь могуч. Он пониже ростом, чем брат Агамемнон, и не так широк в плечах, но все равно, на редкость силен. И воин из первых, как говорят. Из аргосцев поспорить с ним может только Диомед. Если я хоть что-то понимаю в войне, то сейчас он размотает Париса как щенка. Слишком уж несопоставим класс бывшего пастуха и человека, который каждый год отражает два-три налета с моря и столько же визитов соседей, охочих до его крупного рогатого скота. Профессиональный воин, умудрившийся выжить на протяжении пятнадцати лет непрерывной мясорубки — это уже не обычный человек. Он становится сродни танку, который пройдет через строй полуголого ополчения как раскаленный лом сквозь сугроб. Пастушок Парис, хоть и отменный лучник, ему на один зуб.

Два бойца встали друг напротив друга. Могучий, почти квадратный Менелай, который крепко закрылся щитом, и Парис, напоминающий тяжеловооруженного Аполлона, сбежавшего, на свою голову, из Ватиканского музея. Бой начинается с того, что бойцы метнут копья. Так принято.

— Бей первым, мальчик, — презрительно сказал Менелай, и копье Париса, со свистом рассекая воздух, ударило в бронзовые накладки его щита.

— Неплохо, неплохо, — покровительственно сказал Менелай, отбрасывая в сторону чужое копье. — Ты хотя бы попал.

И он, крутанувшись всем корпусом, ударил так, что щит Париса оказался пробит насквозь, а наконечник копья только чудом не отсек то самое, чем думал Парис, когда крал чужую жену. Даже ткань хитона оказалась прорвана напротив причинного места. Воины обидно захохотали и заулюлюкали, оценив тонкий юмор спартанского царя, а Парис взвыл, отбросил щит в сторону и вытащил длинный меч с рукоятью, украшенной серебряными гвоздиками.

Удар! Еще удар! Менелай играет с царевичем, легко отражая все его наскоки своим щитом. Он пытается достать Париса, но тот невероятно гибок и быстр. Недостаток воинского мастерства сын Приама восполняет хорошей реакцией. Вот Парис снова отклоняется в самый последний момент, а бронзовое лезвие уже несколько раз просвистело около его идеально прямого носа. Менелай прет как бульдозер, тесня царевича щитом и веером своего меча, а тот все отступает назад.