— Он слишком молод, отец, — примирительно сказала Кассандра. — Потому его вид обманчив. Я сама побаиваюсь его. Эней такой странный… И его суждения необычны. Я долго размышляла над каждым его словом, и почти всегда убеждалась, что он прав. Ни ты, ни я никогда не думали так, как он. Взять и отказаться от колесниц, наследия предков! Сравнять благородного воина с мальчишкой, едва взявшим в руки лук. На такое не каждый способен.

— Я вот точно не способен, — недовольно проворчал Париама. — Меня бы колесничие в клочья разорвали, а ему это как-то с рук сошло. Скажи, девочка моя, почему он не приходит к нам на помощь? Мне кажется, я уже знаю ответ на свой вопрос, но очень надеюсь, что ты меня разубедишь. Уж больно тот ответ плох для нас.

— Не разубежу, отец, — покачала Кассандра головой, на которой короной были уложены косы, перевитые лентами. — Ответ прост. Царь Эней хочет победить в этой войне.

— Он хочет, чтобы мы победили в этой войне? — пристально посмотрел на нее Париама. — Ты же это сейчас сказала?

— Нет, не это, — горестно покачала головой Кассандра. — Он хочет победить один. А мы должны проиграть. Ему больше невыгодно договариваться с нами. Он будет повелевать теми, кто останется в живых. Впрочем, если тебя это успокоит, данайцы должны проиграть тоже. И ты знаешь, пока у него всё получается. Ждать осталось совсем недолго, отец. Война закончится ровно в тот день, когда опустеют пифосы в Трое, и будут сварены все ремни. То есть через пару недель.

Глава 17

Год 1 от основания храма. Месяц десятый, не имеющий имени. Дардания.

С едой в этих землях довольно скверно, но все же лучше, чем у воюющих сторон. У меня предостаточно серебра, и я покупаю зерно и рыбу на фракийском берегу, куда война не дошла. Наемники текут в Дардан с обеих сторон Пролива, и их тоже надо кормить. Великие боги! Когда я сделаю то, что задумал, мне ведь придется срочно уводить отсюда армию, иначе она вконец разорит эту несчастную землю.

Отряд конных лучников день и ночь кружил вокруг Трои, истребляя ахейских фуражиров. Справедливости ради, надо сказать, они там бились не одни. Все цари страны Вилуса до единого стерегли дороги, идущие к их владениям. Воевать за хитреца Париаму некоторые из них не желали, но защищать свое собственное зерно были готовы со всем пылом. Кольцо вокруг Трои сжималось неумолимо. И в том кольце еды уже не осталось вовсе.

— Элим? — обратился я к брату, щеголявшему в льняной рубахе с пурпурной отделкой и в широких штанах, подшитых кожей. Никто уже и не вспоминал, кто его мать. Он теперь сын царя, и точка.

— Да, брат, — склонил Элим курчавую голову.

— Нужно послать гонца в ахейский лагерь, отвезти мое послание. Выбери того, кто не струсит.

— Я сам поеду, — вызывающе посмотрел он на меня.

— Хорошо, — я чуть поморщился, но согласился с его решением. Сыну рабыни нужно приложить вдвое больше усилий, чем сыну свободной матери, чтобы признали его доблесть. И прежде всего это нужно ему самому, иначе комплексы гложут так, что такой воин спать не может. А я вот в таких доказательствах не нуждаюсь. Я царь и потомок царей. Я родился эвпатридом, благородным, а потому по определению отважен и мудр.

— Когда? — спросил он.

— Завтра, — ответил я. — Нужно подготовиться как следует.

На следующее утро лагерь ахейцев гудел подобно пчелиному улью. С севера прибыл отряд конных лучников, ненавистных каждому из данайцев. Уж слишком многих сразили эти мальчишки, не потеряв почти никого. Подлая война, непривычная. Они атаковали пешие отряды и уходили тогда, когда лучники успевали вздеть тетиву. А уж если лучников там было мало, то такой отряд истреблялся до последнего человека. И делалось это легко, почти играючи. Нечего противопоставить пешему воину такому всаднику. Он словно младенец перед ним.

Из конного облака, клубившего чуть дальше, чем могла лететь ахейская стрела, выехала троянская колесница на шести спицах, убранная пурпурной тканью. Вел ее знатный воин в позолоченной кирасе и в шлеме, нестерпимо сияющим на солнце. Он в одной руке держал пучок веток оливы, а другой управлял четверкой коней, чего ахейцы доселе не видели. Парой, и только парой запрягают колесницу во всем известном мире. У проклятых дарданцев и это не как у нормальных людей. Кони были до того хороши, что многие даже зубами заскрипели от злости. Такой упряжки ни у одного из царей нет, а тут мальчишка какой-то. Лет шестнадцать, не больше. Никто и не знает, кто это такой. Убить бы его и отнять все, да только богов не хочется гневить. Ветви оливы — священный знак мира. Тут чужие боги, и они свое слово держат. Протесилай, первым вступивший на троянскую землю, не даст соврать.

— Царь Агамемнон! Послание для тебя!

Мальчишка картинно, выбив колесом облако пыли, остановил коней, которые всхрапывали и недоверчиво косились на врага. Они фыркали презрительно и косили по сторонам налитыми злобой глазами. Знаменитый на всю Вилусу воспитатель коней Анхис, нынешний царь Дардана, выучил их на славу. Кони эти злее волка.

— Говори!

Агамемнон не стал баловать гонца и вышел едва ли через четверть часа. И все это время парень стоял недвижим, словно бронзовая статуя. Ахейцы, шумя и размахивая руками, обступили его, беззастенчиво щупая пурпур, обтягивающий невесомую раму колесницы. А один из тех, что решил потрогать конскую морду, завыл вдруг и зажал правую руку, на которой внезапно стало двумя пальцами меньше. Над ним хохотали обидно и хлопали ободряюще по плечам, но от коней теперь держались подальше. Пальцев было жалко.