— Эней, сын Анхиса, внук Каписа, который был сыном Ассарака, а тот — сыном Троса, в честь которого назван этот город. Царь и потомок многих царей! Владыка великого и славного Угарита, Сифноса, Пароса, Наксоса, Лемноса и иных островов! Он шлет тебе свое послание!

— Лемноса? Наксоса? Иных островов? — Агамемнон растерянно оглянулся по сторонам, словно ища поддержки. Но цари были удивлены не меньше, чем он сам. — А мальчишка зря времени не терял.

— Мой царь вызывает на бой тебя, Агамемнон! — крикнул Элим. — Если победишь ты, мой государь позволит вашим кораблям плыть за зерном. Но если победит он, то ахейское войско уйдет отсюда до следующего полудня.

— И когда же состоится этот бой? — усмехнулся ванакс.

— Когда боги дадут моему царю благоприятные знамения, — важно ответил вестник. — Но не позже того дня, как месяц вновь станет острым.

— Идет! — не раздумывая ответил Агамемнон. — Мы ждем твоего царька, мальчик. Я разорву его за ноги как козленка.

— Если ты думаешь схитрить, царь, — важно ответил Элим, — то пожалеешь об этом! Царь Эней знает все, что происходит в вашем лагере! Каждое слово и каждый вздох!

Последняя фраза была из разряда того, что называется голым понтом, но я подумал, что кашу маслом не испортишь. Просто в тот момент я даже догадаться не мог, к чему все это приведет.

Немыслимо роскошная колесница скрылась за воротами лагеря, а Одиссей вдруг прервал молчание и заявил.

— А ведь нас предали, благородные! Иначе с чего бы Энею знать каждое слово из нашего лагеря. Среди нас есть тот, кто продался троянцам.

— Ты спятил, Одиссей? — удивленно посмотрел на него ванакс. — Я всегда ценил твой ум, но такие слова нельзя бросать просто так. Если ты обвиняешь кого-то, то укажи на предателя.

— Я обвиняю тебя, Паламед! — ткнул пальцем Одиссей, и тишина взорвалась возмущенными криками.

— У тебя есть что-то, кроме твоих слов? — спросил Агамемнон, останавливая царя Эвбеи, который рвался к Одиссею с кинжалом в руке.

— Мой раб видел, как он уходит по ночам за стену лагеря, — невозмутимо произнес Одиссей. — И он слышал звон в его шатре.

— Так обыщите мой шатер! — зарычал Паламед. — Вы ничего там не найдете, а я перережу горло этому шакалу. Лжец проклятый!

Микенец Талфибий, повинуясь знаку Агамемнона, бросился в сторону шатра, откуда вернулся весьма нескоро, держа на ладони перепачканный в земле кошель. Воин, на лице которого была написана гадливость, подал его ванаксу и тот, дернув завязки, высыпал на ладонь горсть новеньких, сияющих серебряными боками сифносских драхм.

— В его вещах не нашли ничего, — пояснил воин. — Он этот кошель закопал. Водой землю пролили, царь. Только так и увидели, где он его зарыл.

— Мне это подбросили! — крикнул бледный как мел Паламед. — Это Одиссей все! Он меня погубил! Вражда у нас!

— Камнями его побить! — заорал Одиссей. — Из-за него наши корабли топят! Из на него все отряды, которые за едой уходят, из засад бьют! Он это!

— О-он! — страшно заорали разъяренные воины, обступившие ставку ванакса. — Мы это серебро хорошо знаем! Это царя Сифноса серебро! Там еще башка бычья и крючки какие-то сзади.

— Побить камнями предателя, — кивнул Агамемнон, и ошалевшего от свалившейся на него беды Паламеда потащили к стене лагеря, образовав полукруг из воинов, которых корежило от ненависти. Люди всегда готовы поверить в самое худшее, когда ситуация такая, как сейчас. Они хотят найти виновного в их бедах, и им очень вовремя подсунули его. И даже то, что Паламед храбро сражался в одном строю с ними, уже не имело никакого значения.

— Я не виноват! Одиссей погубил меня! — крикнул Паламед, но его крик потонул в страшном зверином вопле.

— Получи, сволочь! — заорал царь Итаки и первым бросил камень, разбивший лицо эвбейского царя. Тот схватился за окровавленный лоб и завыл от страшного унижения, но в него уже полетели десятки других камней, которые похоронили его под своей тяжестью за считаные минуты.

Так погиб отважный воин и умнейший из данайских царей, который оказался слишком наивен и прям. Он недооценил жажду мести того, с кем воевал вместе плечом к плечу. Паламед уже успел выбросить из головы недоразумение на Итаке, да только Одиссей ничего не забыл. Он не любил прощать обид. А еще он всей душой хотел покинуть это проклятое место. Царь Итаки пошел в дальний угол лагеря, где из досок наполовину сгоревших кораблей собирали какую-то странную повозку. Осталось совсем немного, день-два, и она будет готова. Ведь он понял, зачем этот паренек приехал в лагерь. Слишком быстрые у него глаза для того, кто просто принес весть. Он уже увидел, где стоят шатры царей, где сложена добыча, и где дымят походные кузни. Царь Эней теперь знает, как запирают ворота лагеря изнутри и сколько стражи около них стоит. И он точно знает, сколько костров, около которых сидят воины, приходится на те, что потухли навсегда.

Одиссей сплюнул и пошел быстрее. Желание покинуть эту проклятую землю стало еще сильнее.

* * *

В то же самое время. Сифнос.

Это был волшебный день, и еще никогда Феано не была так счастлива. Она уже несколько дней почти не расставалась с госпожой. Они обедали вместе и вместе ткали, перемывая косточки всем бабам острова. Феано рассказала ей все микенские сплетни годичной давности, а Креуса заразительно хохотала и всплескивала руками, не веря ей. Бывшая рабыня только сейчас узнала, как теперь прилично есть благородным. Небольшой трезубец с затупленными кончиками был сделан из чистого золота, и Креуса довольно ловко управлялась им, забрасывая в рот куски мяса и лепешки, которую макала в подливу. На недоуменный взгляд Феано царица пояснила: