— Поговорим утром, — сказал я царю Итаки. — Прости. Я сейчас слишком зол, чтобы вести серьезную беседу.

Одиссей оскалился понимающе и просто встал рядом. Я успокаивался понемногу. План Б. Всегда нужен план Б… Эту истину я давно уяснил, а потому подстраховался. Но все равно обидно, когда твои мысли читают как открытую книгу те, кого ты в глубине души презираешь, считая недостойным своей мудрости. Особенно резкий порыв ветра задрал полы плаща, пробираясь ледяными пальцами прямо к моему телу, и поднял вверх остывший пепел, который понес в сторону моря неряшливой серой тучей. Пепел над морем, вот и все, что осталось после этой великой войны.

Глава 22

— Почему не ушел вместе со всеми? — как можно небрежней спросил я, когда первый кубок занял положенное место в моем животе, а тело приобрело приятную гибкость.

— Ночью идти опасно, — белозубо усмехнулся Одиссей. — А утром, как оказалось, еще опасней. Твои биремы подошли на рассвете. Думаешь, тяжело догадаться, зачем? Что тут сложного-то? Твой человек Филон плыл через Итаку в Додону, испросить совета оракула. А там, по счастливой случайности, обретался один беглый микенский царек, у которого внезапно появилась целая гора серебра для найма войска. А потом тот царек садится на свой же трон. Не слишком ли много совпадений, Эней? Я в них не верю.

— Хм… — я сделал вид, что очень хочу вина, и отхлебнул из кубка.

— Вот и Агамемнон никому не верит, — продолжил Одиссей. — Он понимает, что опасен для тебя, а значит, ты попытаешься от него избавиться. Вот поэтому он рискнул и ушел, как только луна выглянула из-за туч. Он уже видел, на что способны твои корабли, и хорошо представляет, чем все это для него закончится.

— Понятно, — ответил я, катая пустой кубок в ладонях. — Ну что за жизнь! Никто мне не верит. Кстати, голубь с Итаки прилетал на Сифнос. Твоя жена его выпустила.

— И что случилось потом? — наклонился вперед Одиссей, сжав зубы и пристально рассматривая меня нетерпеливым взглядом.

— Да твой знакомец Филон послал туда полусотню береговой стражи, — ответил я. — Ей критянин Кноссо командует, ты должен его знать. Из твоих подданных много народу отличилось. Вспомнить бы… Антиной, Евримах, Агелай… Я уже и позабыл всех, но, если хочешь, прикажу письмо принести.

— Не надо! — Одиссей скорее прохрипел это слово, чем сказал. — Я уже понял, кто это. Самые трусливые и горластые. Чем закончилось все? Моя жена и сын?..

— Живы и здоровы, — успокоил я его. — Стража приплыла, а у тебя дома пируют какие-то непонятные люди, рабынь пользуют как своих собственных, слуг колотят ни за что, вино твое пьют. Каждый день то козу сожрут, то овцу. А самые наглые начали говорить, что ты в том походе сгинул, и пора бы нового царя избрать. Вот и царица вдовая как раз имеется.

— Кто посмел? — заревел Одиссей, вскочив на ноги.

— Антиной с Закинфа заводила, — ответил я. — Кноссо ему большие пальцы на руках отрезал, а остальным приказал морды набить и со двора погнать. За съеденное, выпитое и сломанное наложили виру, втрое от взятого. Тебе две трети и моим людям треть. Они у меня на самоокупаемости.

— На чем они у тебя? — округлил глаза Одиссей.

— Я не кормлю береговую стражу, — пояснил я. — Это она меня кормит. Кноссо чистит море от разбойников, а потом сдает людишек Филону. Тот им серебром платит.

— А так можно, что ли? — жадным взглядом впился в меня Одиссей.

— Ты тоже хочешь? — засмеялся я.

— Хочу, — не стал чиниться Одиссей и кивнул курчавой башкой. — Или так, или рано или поздно твои корабли мои перетопят. Я же вижу, к чему все идет. Ты все Великое море под себя забрать хочешь. А раз так, то мне с тобой по пути.

— Я весной на Кипр пойду, — прозрачно намекнул я. — Ты со мной?

— С тобой, — решительно кивнул тот. — Я твой должник. Дома только порядок наведу за зиму и приду. Уходить нужно, царь. Скоро море закроется совсем, и северные ветры не помогут. Я через Коринф, волоком пойду. Сейчас Малейский мыс даже мне не обойти.

— Вон те парни твои будут? — показал я на десятки костров, около которых сидели понурые ахейцы.

— Твои, — усмехнулся Одиссей. — Они с тобой хотят идти. Этим бедолагам совсем деваться некуда. Калхас старший у них. Склочный мужик, противный до невозможности, но зато отважный и честный. Воины уважают его за прямоту.

— Калхаса из ахейцев позови! — крикнул я одному из сыновей Сосруко, которые совершенно неявно окружили шатер кольцом. Парень склонил бычью шею и пошел к кострам.

Вот он какой, легендарный предсказатель. Изрядно приврали поэты Темных веков. Калхас оказался мужиком лет тридцати, плешивым как коленка, и с вытекшим глазом. Он не производил серьезного впечатления, пока в этот его единственный глаз не заглянуть. Там бушевало яростное пламя, упрямая решительность и непреклонность. Да, непростой товарищ.